Королева воинов - Алан Голд Страница 14

Порадовавшись тому, что работа идет хорошо, Боудика решила поговорить с Альваном, мастером своего отца в свинцовых шахтах, в которых добывалось и серебро для римских монет.

Альван происходил из земель далеко на севере Британии, на границе с владениями дикарей Каледонии. Глядя на огненную гриву волос Боудики, Альван нередко думал, что она похожа на отпрыска богинь Вальтены или Каледониан.

Боудика знала мастера уже четыре года, он был одним из тех, кто пришел из земель карветтов и бригантов, чтобы присоединиться к Каратаку в борьбе с завоевателями. Но потом, вместо того чтобы продолжить сражаться и уйти с остатками армии восставших, нашел прибежище у родителей Боудики, которые поручили ему работу в шахте.

Теперь он собирался исследовать груду камней, извлеченных из недавно отрытого штрека. Альван увидел, как Боудика идет через поле, и помахал ей рукой.

— Как дела, моя госпожа? — спросил он.

— Плохо. Вчера прибыли гонцы с вестями от Каратака, он храбро сражается на западе, но римляне послали туда большое войско, и его поражение теперь неминуемо.

Альван кивнул и стал ждать продолжения. Она никогда не приходила к нему, чтобы рассказать то, о чем и так все знали или догадывались.

— А пока герои сражаются с римлянами, моя семья богатеет на торговле с ними…

— Так поступают многие — и в землях иценов, и в других по всей Британии, госпожа.

Боудика кивнула.

— Я знаю, — продолжил Альван, — что было бы замечательно освободить Британию, но сейчас римляне принесли небывалый достаток таким семьям, как ваша, и кажется совсем небольшим бременем платить им налоги и благодаря этому освобождаться от присутствия их солдат. Римляне не угнетают нас, как могли бы, и даже приносят нам благосостояние, — мягко заключил Альван.

— Ты же не хочешь сказать…

— Конечно, нет. Нас с тобой бесит присутствие завоевателей, и нам стыдно за тех бриттов, которые им служат. Но ты ведь не думаешь, что можно, припрятывая деньги, полученные от римлян, надеяться на возвращение старых времен? Нужно смотреть вперед, госпожа…

Она тряхнула головой и помолчала. Потом спросила:

— Как дела на шахте? Ты уже начал добывать руду?

Он улыбнулся и кивнул:

— Жила богатая, госпожа. Очень богатая. Мы с твоим отцом вчера разбили несколько кусков породы и положили их в печь. Свинца добыли обычное количество, но когда стали выплавлять серебро, оно сияло, словно утреннее солнце в воде, оно — самое чистое из всего, что мы здесь находили. Я думаю, оно вдвое ценнее, чем все другое в округе. Когда я добуду достаточно серебра, это очень порадует твоих родителей.

Боудика взяла у своего раба корзину, вынула из нее флягу с вином, хлеб и сыр.

— Это — чтобы отпраздновать открытие новой жилы, — сказала она Альвану.

Они уселись на землю и сделали по большому глотку вина. Жуя хлеб, Боудика сказала:

— Альван, что ты подумаешь, если я сообщу тебе кое-что, что сильно разгневало бы моих родителей? Будешь ли ты чувствовать себя обязанным хранить мой секрет?

— Тебе нужен мой совет, госпожа? — Она кивнула. — Тогда все останется между нами.

Медленно, убедившись, что раб ничего не услышит, она прошептала:

— Я хочу уйти и присоединиться к Каратаку. Хочу сражаться против римлян, не хочу оставаться в своем доме и торговать с ними. Я хочу бежать с боевым кличем в атаку, хочу рубить боевым топором и убивать их. Мне уже мало выставлять их дураками, пытаться их обманывать. Теперь я взрослая, я хочу их убивать и освободить от них свою землю.

Она помолчала, ожидая его реакции. То, что он не спешил одобрить ее намерений, заставило ее усомниться, стоило ли говорить все это, даже если она и привыкла раньше делиться с ним своими секретами.

— Однажды я тоже поступил так, Боудика, — сказал Альван. — Я ушел из своего дома и пошел на юг, чтобы присоединиться к восставшим и сражаться с римлянами, и я знаю по собственному опыту, что значит воевать с ними. Неважно, насколько мы сильны или отважны, их военное искусство превосходит все, что умеем мы. Я несколько месяцев сражался вместе с Каратаком, пока не понял, что эта война безнадежна и неминуемо приведет меня к смерти. Так что мой совет тебе, Боудика: предоставить сражаться за эту землю другим. Ты молода, красива и дорога нам всем, и потому твое будущее — не в том, чтобы погибнуть в бою, а в том, чтобы применить свой ум и лучше понять наше положение, чтобы победить римлян хитростью, а не оружием. Если поднимешь топор и убьешь пару римлян, это, наверное, ненадолго обрадует, но погубит тебя; тебя похоронят где-нибудь в сырой земле, и все забудут о тебе, кроме твоей убитой горем семьи… и меня. Но, общаясь с римлянами, открывая им красоту Британии и значение наших богов… Это может многое изменить. Я знаю твой ум, Боудика, я видел, как ты ведешь дела с купцами и путешественниками, как ты обращаешься с римлянами и связываешь их по рукам и ногам своим словом. Мы никогда не победим римлян мечами и копьями — только разумом и талантом. А чтобы сделать это, Боудика, тебе нужно остаться здесь и постараться обрести более высокое положение, чем сейчас.

47 год н. э. Дворец императора Клавдия, Рим

— Пусть боги будут свидетелями: если этот человек коснется меня еще раз, я его отравлю, император он там или нет. Императрица Ливия избавилась от доброй половины семьи императора Августа, так почему я не могу отделаться от одного заикающегося, хромого придурка, настолько толстого, что ему нужно зеркало, чтобы увидеть свое мужское достоинство? Хотя там, в общем-то, и смотреть не на что.

Обнаженные мужчины и женщины расхохотались и зааплодировали. Даже Мессалина усмехнулась своим словам. Остальные продолжали громко смеяться, уговаривая ее продолжать, рассказать, например, чем они с императором занимаются по ночам, о его попытках добраться до ее груди или мольбах поласкать его.

— А как бывает, когда он разговаривает с людьми, а потом вдруг скрючивается и кричит от боли! Его рабы вынуждены выносить его в другой зал, подальше от чужих глаз, его укладывают на постель и пытаются помочь, но он почти в агонии, он даже не может распрямить свои хилые ноги, а потом вдруг начинает портить воздух, раз за разом! И когда вонь заполняет комнату, словно какой-нибудь хлев, он встает и говорит, что ему уже намного лучше, и возвращается в приемную, словно ничего и не случилось!

Все собравшиеся снова засмеялись, увидев, как похоже она изображает мужа. Женщины хохотали так, что не могли уже дышать, мужчины усмехались и кивали с ироничным сочувствием. Но пока они смеялись, Мессалину пронзило какое-то странное опасение, и она прервала рассказ. Какая-то мимолетная тревога заставила ее прекратить истории про Клавдия — словно предчувствие, что и над ее головой начали сгущаться тучи.

Странно, она почему-то не ощущала пальцев ног. Она наклонилась, чтобы увидеть их в воде, смотрела, как они шевелились, но с таким чувством, словно принадлежали они уже не ей. И это почему-то еще больше ее рассмешило. Но… Инстинкт всегда предупреждал ее, когда она выпивала слишком много, и этот сердитый внутренний голос уже сказал, что пришло время остановиться.