Собор Святой Марии - Ильдефонсо Фальконес Страница 14

Один раз, когда рабы ставили на солнце большую посудину, та вырвалась у них из рук и покатилась. Хауме в ту же секунду достал виноватых кнутом. Посудина даже не треснула, но первый помощник закричал, как бесноватый, раздавая удары рабам, которые вместе с Бернатом несли ее. Дошла очередь и до Берната.

— Попробуй только, и я убью тебя, — пригрозил Бернат, спокойно глядя в лицо Хауме.

Первый помощник заколебался и, покраснев, стал щелкать кнутом в сторону остальных, уже успевших отойти от него на приличное расстояние. Хауме погнался за ними, и Бернат облегченно вздохнул.

При всем этом Бернат продолжал много работать, и его не надо было подгонять. Ел он то, что давали всем.

Поначалу ему хотелось сказать толстой женщине, готовившей им, что он своих собак кормил лучше, но видя, как подмастерья и рабы с жадностью набрасываются на еду, предпочел смолчать. Спал Бернат в одном помещении с остальными работниками, на соломенном тюфяке, под которым хранил свои скудные пожитки и деньги, которые ему удалось захватить с собой. Благодаря столкновению с Хауме он завоевал уважение рабов и подмастерьев, а также прочих помощников хозяина, приглядывающих за ними, поэтому спал спокойно, несмотря на блох, запах пота и храп.

И все это он терпел ради тех двух раз в неделю, когда чернокожая рабыня, свободная от обязанностей по дому, приносила ему Арнау, который обычно спал. Бернат брал сына на руки и вдыхал аромат, исходивший от него, от чистой одежды, от детских мазей. Потом, чтобы не разбудить ребенка, он приподнимал одежду, чтобы посмотреть на его ножки, ручки и кругленький животик. Арнау рос и набирал вес. Бернат убаюкивал его и, повернувшись к Хабибе, молодой мавританке, умолял ее взглядом дать ему побыть с сыном еще немного. Иногда он пытался погладить малыша, но его потрескавшиеся ладони царапали кожу ребенка, делая ему больно, и Хабиба без раздумий забирала его. Несколько дней спустя Бернат пришел к молчаливому соглашению с мавританкой: она старалась молчать, а он гладил румяные щечки малыша тыльной стороной ладони, чувствуя при этом, как от прикосновения к нежной коже малыша у него по телу пробегали мурашки.

Когда же наконец девушка знаками показывала, чтобы он вернул ей ребенка, Бернат целовал сына в лоб и неохотно передавал его няньке.

По прошествии нескольких месяцев Хауме понял, что Бернат мог бы выполнять более полезную работу для мастерской. Они оба научились уважать друг друга.

— Рабы не думают, когда работают, — как-то при случае сказал первый помощник Грау Пуйгу. — Они трудятся только из страха перед кнутом, не прилагая стараний. А вот ваш зять…

— Не говори, что он — мой зять! — перебил его Грау, понимая, что Хауме получил удовольствие, позволив себе в разговоре с хозяином эту вольность.

— Крестьянин… — поправил себя помощник, делая вид, что сконфузился. — Этот крестьянин не такой, как все. Он проявляет интерес даже к маловажным поручениям. Он чистит печи так, как никогда прежде их не чистили… И что ты предлагаешь? — резко спросил Грау, не отрывая взгляда от бумаг, которые просматривал.

— Может быть, его следует занять другими работами, где требуется больше ответственности? — Хауме пожал плечами. — Учитывая, что он обходится так дешево…

Услышав эти слова, Грау поднял голову и посмотрел на первого помощника.

— Не заблуждайся, — сказал он ему. — Бернат не стоил нам денег как раб, не заключал с нами договор как подмастерье, и ему не придется платить как помощнику мастера, но это самый дорогой работник, который у меня есть.

— Я имел в виду…

— Знаю я, что ты имел в виду. — Грау снова занялся своими бумагами. — Делай то, что считаешь нужным, но я тебя предупреждаю: этот крестьянин никогда не должен забывать своего места в мастерской. Иначе я выкину тебя отсюда и ты никогда не станешь мастером. Ты меня понял?

Хауме согласился, но с этого дня Бернату поручили помогать непосредственно помощникам мастера; он стал также приглядывать за молодыми подмастерьями, не умевшими обращаться с большими и тяжелыми пресс-формами из огнеупорной глины, которые должны были выдерживать температуру, необходимую для обжига фаянса или керамики. Из них делали огромные пузатые тинахи с узким, очень коротким горлышком и плоским основанием. Их вместимость достигала двухсот восьмидесяти литров. Такие кувшины предназначались для перевозки зерна или вина. До этого времени Хауме приходилось привлекать для подобных работ по меньшей мере двух своих помощников. Благодаря Бернату достаточно было одного, чтобы довести процесс до конца: сделать пресс-форму, обжечь ее, наложить на тинаху слой оксида олова и слой оксида свинца в качестве флюса. Затем нужно было поставить ее во вторую печь, с меньшей температурой, чтобы олово и свинец не расплавились и не смешались, тем самым обеспечив изделию непроницаемый стекловидный слой белого цвета.

Хауме, как и предполагал, остался доволен результатом свое го решения: он значительно увеличил производительность мастерской, а Бернат продолжал по-прежнему с усердием относиться к своей работе. «Он лучше, чем кто-либо из помощников!» — вынужден был признать Хауме. Он не раз пытался прочитать мысли крестьянина, но лицо Берната оставалось непроницаемым. В его глазах не было ненависти и даже, казалось, злобы. Хауме спрашивал себя, что с ним случилось, почему он оказался здесь? Этот молодой мужчина был не таким, как остальные родственники хозяина, которые появлялись в мастерской с одной целью: всем им нужны были деньги. А вот Бернат… С какой нежностью он смотрел на своего сына, когда его приносила мавританка! Ему хотелось свободы, и ради нее он работал изо всех сил, как никто другой.

Взаимопонимание между ними, помимо увеличения производительности труда, дало и другие плоды.

Однажды, когда Хауме подошел, чтобы поставить печать хозяина на горлышко новой тинахи, Бернат прищурился и взглядом показал на основание изделия.

«Ты никогда не станешь мастером!» — пригрозил своему помощнику Грау, когда тот подумывал изменить свое отношение к Бернату и быть с ним более дружелюбным. Эти слова частенько вертелись в голове Хауме.

Он притворился, что внезапно закашлялся, и отступил от тинахи, не поставив на нее печать. Внимательно посмотрев на основание кувшина, он заметил маленькую трещину, свидетельствующую о том, что изделие лопнуло в печи. Хауме пришел в ярость от недосмотра помощника и от… замечания Берната.

Пролетели год и день, необходимые для того, чтобы Бернат и его сын стали свободными. Со своей стороны Грау Пуйгу удалось заполучить желанное место в городском Совете Ста. Однако Хауме не замечал никакой перемены в поведении крестьянина. Любой другой на его месте потребовал бы карточку гражданина и бросился бы по улицам Барселоны искать развлечений и женщин, но Бернат этого не сделал. Что с ним происходило?

В Бернате постоянно жили воспоминания о мальчике из кузницы. Он не чувствовал себя виноватым: этот несчастный стал на пути к его сыну. Но если подмастерье умер… Бернат мог получить свободу от своего сеньора по прошествии необходимого срока, однако ему вряд ли удалось бы избавиться от обвинения в убийстве. Гиамона посоветовала брату не говорить об этом случае никому, и он послушался ее. Бернат не мог рисковать, поскольку понимал, что Ллоренс де Беллера, вероятно, не только отдал приказ схватить его как беглеца, но и как убийцу Что стало бы с Арнау, если бы его отца задержали? За убийство наказывали смертью.