Император. Боги войны - Конн Иггульден Страница 14

Оставшись одна, Сервилия медленно опустилась на кушетку. Руки дрожали, и, прежде чем позвонить в серебряный колокольчик, она крепко сжала кулаки. Влетела рабыня и пришла в полное смятение — утренние труды пошли прахом.

— Принеси масла и румяна, Талия. Нужно все исправить, пока он не пришел.

Брут ехал на своем испанском жеребце, стараясь держаться к западу, подальше от Форума. Ему не хотелось видеть тех, кого он собрался покинуть; когда сквозь охватившее его глухое отчаяние мелькнула мысль о подобной встрече, он заторопился.

Брут даже не замечал людей, которые едва успевали отскочить с дороги. Ему хотелось убраться подальше, доскакать до побережья, где можно купить рыбацкую лодку или любое другое судно.

Казалось, сам город, столь хорошо знакомый, насмехается над его желанием бежать. Каждая улица, каждый переулок вызывали прилив новых воспоминаний. Брут всегда был далек от простых горожан, но, оказывается, он помнил все — как кричат торговцы, как пахнут улицы и переулки, ведущие из центра города.

Суетливые горожане мельтешили взад-вперед по городу, двигаясь — пешие — с той же скоростью, что и Брут. Он плыл по течению толпы и, проезжая по торговым кварталам, ловил на себе взгляды уличных продавцов.

Он ехал и ехал знакомой дорогой и сам удивился, когда оказался у лавки Александрии.

Здесь тоже подстерегали скверные воспоминания. Шайки грабителей на улицах, бой с людьми Клодия, тяжелое ранение. Брут гордился тем, что ему выпало тогда защитить слабых, — думая об этом, полководец невольно расправил плечи.

Он уже собрался спешиться и тут увидел Александрию — она стояла на другой стороне улицы спиной к нему, но он узнал бы ее как угодно. Рука Брута вдруг словно примерзла к луке седла — к Александрии подошел мужчина и с ласковой небрежностью обнял ее за талию. Брут сжал губы и задумчиво покачал головой. Нет, он не сильно расстроился — его успела оглушить другая, более тяжелая потеря, — просто было немного больно: вот и еще что-то кончилось в его жизни. Александрия давно перестала писать, и все же Брут почему-то думал, что она его ждет; можно подумать — для нее не существует жизни без него. Из ближнего переулка на Брута пялился какой-то мальчишка.

— Иди-ка сюда, — позвал Брут, показывая серебряную монетку.

Оборванец тут же вышел — вперевалку, точно портовый грузчик, и Брут невольно вздрогнул — не человек, а скелет.

— Ты знаешь женщину, которая работает вон в той лавке? — спросил Брут.

Мальчишка быстро указал глазами на Александрию и ее спутника. Брут не стал смотреть в их сторону, а просто протянул ему монету.

— Она богатая?

Собеседник глянул презрительно на Брута, а затем, жадно, на монету. Его раздирали страх и желание ее схватить.

— Ее все знают. Только меня-то она в лавку не пустит.

— Еще бы — возьмешь да и стянешь брошку, — подмигнул Брут.

Мальчик пожал плечами.

— Может быть. А что ты хочешь за свою монету?

— Хочу узнать, есть ли у нее на пальце кольцо, — ответил Брут.

Его собеседник задумался, потирая нос и оставляя на нем грязные полосы.

— Кольцо рабыни?

Брут усмехнулся:

— Нет, парень, золотое обручальное кольцо на безымянном пальце.

Мальчик, казалось, колеблется, не в силах отвести взгляд от обещанной награды. Наконец он принял решение и потянулся за монетой.

— Видал я у нее кольцо. Говорят, у ней есть ребенок. А лавка — старого Таббика. Он как-то раз меня стукнул, — быстро протараторил сорванец.

Брут с усмешкой протянул обещанную монету. В непонятном порыве сунул руку в кошель и вынул золотой ауреус. Мгновенно лицо мальчика, только что спокойное, приобрело выражение злобного страха.

— Хочешь такую? — предложил Брут.

Мальчик со всех ног ринулся прочь, оставив Брута в полной растерянности. Ясное дело, ребенку не приходилось видеть подобные монеты, да и взять ее означает для него верную смерть. Брут вздохнул. Если уличные шакалы увидят у мальчика эдакое сокровище, ему точно не жить. Покачав головой, Брут убрал монету.

— Я так и знал, что это ты, полководец, — услыхал он.

Брут повернулся и увидел Таббика — тот вышел на мостовую и гладил коня по шее. От кузничного жара его лысина пылала, на груди из-под фартука выбивались седые космы, но это был тот же самый невозмутимый Таббик.

— Кого я вижу! — Брут выдавил улыбку.

Почесывая лошадиную морду, ювелир искоса глянул вверх и увидел глаза Брута, красные от боли и гнева.

— Не хочешь ли зайти выпить со мной? — пригласил он. — А мой подмастерье постережет твоего славного скакуна. — Видя нерешительность Брута, Таббик добавил: — У меня есть горячее вино с пряностями, и мне одному все не выпить. — Говоря, ювелир смотрел в сторону, как будто чтобы показать: он не настаивает.

Должно быть, поэтому Брут кивнул и, спешиваясь, сказал:

— Если очень крепкое — одну чашу. Мне ночью далеко ехать.

Внутри мастерская почти не изменилась. Так же стояли кузнечные горны, угли в жаровне отбрасывали красные блики. Новые скамьи и полки для инструментов пахли краской, но Брут словно шагнул в свое прошлое.

Он втянул ноздрями воздух, посмеиваясь над своими переживаниями, и его немного отпустило.

Таббик, который вешал тяжелый железный котелок рядом с мехами, заметил в нем перемену.

— Вспоминаешь про беспорядки? Скверные были времена. Повезло нам, что спаслись. Не помню — я тебя поблагодарил за помощь?

— Поблагодарил.

— Давай поближе, парень, попробуй-ка. Я настаиваю и пью его зимой, но и летний вечер оно отлично скрашивает.

Медной чашей мастер черпнул огненной жидкости и, прежде чем подать Бруту, обтер дно полотенцем. Брут осторожно принял чашу, вдыхая пар.

— Что ты туда кладешь? — полюбопытствовал он.

Таббик развел руками:

— Всего понемногу. По правде сказать, что под руку попадется. Александрия говорит, каждый год оно другое.

Брут кивнул. Старик неспроста заговорил о девушке.

— Я ее видел, — заявил он.

— Вот и хорошо. А то за ней как раз приехал муж — забрать домой, — ответил Таббик. — Александрия нашла отличного парня.

Видя тревогу старика, Брут едва сдержал улыбку:

— Я не собираюсь бередить старые раны. Единственное, чего я хочу, — убраться подальше отсюда. Я ее не побеспокою.

Только теперь, когда Таббик расслабился, Брут понял, что старик страшно нервничал. Собеседники мирно помолчали, потом Брут отхлебнул вина и слегка поморщился.

— Кислятина, — пожаловался он.

Мастер пожал плечами: