Чесменский бой - Владимир Шигин Страница 14

А Извеков с Ильиным еще долго бродили, сбивая ботфорты о брусчатку Кронштадта, силясь понять, что значили спиридовские слова.

Через сутки на линейном корабле «Святая Екатерина» огласили ордер, коим предписывалось капитан-лейтенанта Извекова определить капитаном уходящего в экспедицию л инка «Лапоминк». А мичмана Дмитрия Ильина – командиром мортирной батареи бомбардирского корабля «Гром».

В преддверии плавания в южные воды остро встал вопрос о предохранении кораблей от морских червей-древоточцев. По совету бывшего капитана фрегата «Надежда Благополучия» капитана 1 ранга Федора Плещеева, уже побывавшего на Средиземном море, было решено обшить корабельные корпуса дополнительным предохранительным слоем досок. Обшивка корпусов при всей ее необходимости еще больше задерживала подготовку кораблей. В марте 1769 года адмиралтейств-коллегия докладывала по этому поводу императрице: «Высочайше В.И.В. благоволение есть, чтоб показанный флот по первому всевысочайшему В.И.В. повелению немедля в море выступить мог, то за сим коллегия собою к выше-писанному предприятию приступить смелости не имеет, и всеподданнейше испрашивает о сем всевысочайшего В.И.В. указа». Скрепя сердце, Екатерина II наложила на прошении резолюцию: «Быть по сему, а обшивать сколько успеют».

Корабельному офицеру времени для сборов к новому месту службы надо немного, Вещей нажитых – раз-два и обчелся.

В тот же вечер Ильин вкупе с Извековым давали в близлежащей от порта фортине отходную. Скинув парики и отстегнув шпаги, пили бравые мореходы водку перцовую с вином красным, вспоминая прошлое, гадали о будущем.

Моряков всегда связывает между собой нечто большее, чем просто служба. На корабле все на виду. Радости и горести каждого становятся здесь общим достоянием, вызывая то шутки, то осуждение, то сочувствие.

– Кто знает, друзья, соберемся ли еще вместе! – обвел глазами собравшихся Извеков. – Так разопьем же прощальную братину!

– Эх, края италийские да мальтийские, неблизкий путь до вас, а с басурманами биться и того не легче. Удачи вам! – пожелал покидающим «Екатерину» офицерам лейтенант Григорий Козлянинов*. На безымянном пальце лейтенанта золотой перстень. На перстне крест ордена Мальтийского – четыре наконечника стрел, остриями сомкнутые.

Корабельная молодежь искренне завидовала счастливчикам, более старшие просто радовались удаче товарищей. Гардемарин же Ваня Фомин чуть не плакал от отчаяния: как-никак он по выпуску из корпуса проделал уже три кампании, всегда старался во всем быть первым, мечтал о путешествиях, дальних плаваниях, открытиях, а тут такой конфуз! Самое обидное, что с эскадрой уходили его однокашники: Сашка Бордуков, Андрюшка Растопчин, Володька Ржевский. Вчера, проходя мимо по набережной, гордый своим назначением на «Трех Святителей», Андрюха Растопчин даже не поздоровался, отвернулся, будто и не заметил вовсе. Когда счисление навигацкое в корпусе списывал, первый друг был, а теперь зазнался. А он до последнего дня, пока набирали команды на уходящие суда, надеялся, что кто-нибудь о нем вспомнит. Напрасно! Прощайте, дальние моря и загадочные греческие острова, жестокие сражения с турками и улыбки освобожденных наложниц! Вместо этого опять нудные практические плавания подле Красной Горки.

От духоты кабацкой и дум безрадостных распахнул Ваня зеленый корпусной мундирчик с лацканами белыми и, подперев рукой подбородок, глядел на всех горестно.

– Ничего, Ванюша! – угадав гардемаринские думы, подбодрил его Извеков. – Придет и твой черед!

Да, так оно и будет. Через год на линейном корабле «Всеволод» уйдет Ваня Фомин в Средиземное море. Будут бои жестокие и кровавые, плавания дальние и опасные. Через много лет воплотит он в жизнь мечты своей юности, приняв под команду Удинский порт, что на далеком Охотском море. Откроет новые берега и земли, отдав Великому океану пятнадцать лет службы. И на склоне лет, отставным адмиралом, будет вспоминать с теплой улыбкой тот далекий вечер и друзей, чьи имена давно уже стали легендой. А пока Ваня Фомин с печалью смотрел на своих товарищей, и слезы горькой мальчишеской обиды стояли в его глазах.

Корабли эскадры по одному подтягивались в Среднюю гавань и грузились порохом.

Сообщения с театра военных действий за июль 1769 года:

2 июля. Утром обе стороны у Хотина приготовились атаковать друг друга. В 5 утра многочисленная неприятельская конница бросилась на наш левый фланг и смела стоявшие там легкие войска, а потом устремилась на карабинер, которых тоже опрокинула. Вслед за тем были расстроены и окружены войска генерала Штофельна, стоявшие на правом фланге. В этот критический момент два батальона наших гренадер, стоявшие в резерве, атаковали в штыки и отбросили неприятеля. Последующие атаки турок успеха не имели. Гренадеры просили идти вперед на неприятеля… Вскоре новые огромные силы турок до 70 тысяч человек под начальством румелийского сераскира Магомет-паши стремительно напали на нас со всех сторон. Сильный ружейный и пушечный огонь вырывал из рядов неприятеля множество жертв; но, несмотря на это, атаки возобновлялись одна за другой в продолжение нескольких часов. Тогда Апшеронский полк, гренадеры и артиллерия взошли на господствующие высоты и открыли меткий продольный огонь по густым массам пехоты. Турки частью отошли в ретраншемент, устроенный при крепости, частью удалились за Прут. На другой день генерал Голицын намеревался атаковать хотинский ретраншемент, но неприятель, боясь нападения, сам оставил его. Захвачено 7 знамен и большой обоз, на поле боя найдено более 300 убитых турок. Наши потери 55 убитых и 128 раненых.

3 июля. Русские войска полностью обложили крепость.

4 июля. Начата бомбардировка Хотина. Многочисленность скопившихся в крепости войск увеличивала потери. Сам Сераскир-паша не успел ускакать за Прут и укрылся в Хотине, что, как доносили пленные, ему очень не нравилось. Притом же войска были более безопасны только в замке, который буквально был набит ими. Остальные же подвергались большой потере от наших выстрелов. Тем не менее неприятель решился отчаянно защищаться. Хотинская крепость была взята в блокаду.

В это самое время, проделав семитысячемильный путь от тихоокеанских берегов, добрались до Санкт-Петербурга смертельно уставшие мореходы Тимофей Шмелев и Федор Лобашков. Привезли они описание земель, дотоле неизвестных, от реки Камы до Медвежьих островов. Доставили и первого американца – крещеного алеута Осипа.

Опрос чинили мореходам адмиралы Нагаев и Мордвинов. Дотошный Нагаев все услышанное записывал тщательно, опрашивал обстоятельно, со знанием дела.

Вскоре Шмелев с Лобашковым отправились обратно, а бумаги их, опечатанные красным сургучом, легли в секретные архивы.

Адмиралтейств-коллегия непрерывно направляла экспедиции на север, восток и юг – русский флот спешил осваивать океанские просторы.