Из варяг в Индию - Валерий Ярхо Страница 13

К 9 октября флотилия достигла мыса Тюк-Караган, где к экспедиции присоединился Ходжа Нефес. Здесь была заложена первая крепость, названная Петровской в честь Святого Петра, — впредь отсюда должны были посылаться гонцы в Астрахань с известиями о ходе экспедиции. Для возведения укреплений и несения гарнизонной службы оставили Пензенский полк под командой полковника Хрущева. Место для постройки крепости выбрали неудачно: рядом не было пресной воды, а в вырытых колодцах вода становилась соленой уже через сутки. Отсюда в Астрабад, к тамошнему хану, были направлены поручики Кожин и Давыдов, назначенный послом в Бухару. Планировалось, что Давыдов и члены посольства получат пропуск от астрабадского хана через его владения в Бухару.

Пока Кожин и Давыдов ходили к Астрабаду, Бекович приказал отряду двигаться дальше на юг; пройдя 120 верст, караван судов встал на якоря у залива Бехтир-лиман. Здесь тоже заложили укрепление, названное Александровским, в месте очень удобном для обороны и оставили три роты из Риддерова полка под командой майора.

К 5 ноября флотилия добралась до Красноводской косы, где, как считал Бекович, располагалось старое русло Амударьи. Сюда же прибыл Кожин с сообщением, что астрабадский хан отказал в пропуске поручика Давыдова через персидские владения. Тогда Черкасский отправил в Астрабад князя Самонова. Тем временем полным ходом шло сооружение еще одной — Красноводской — крепости, место для которой тоже выбрали неудачное — от стоячей соленой воды шло испарение, делавшее местность нездоровой, к тому же ощущалась нехватка пресной воды, и не было поблизости ни травы, ни леса. Окончание строительства и защита этого укрепления были поручены фон дер Вейдену, а сам Бекович с Астраханским и Азовским полками, частью артиллеристов и морской командой, снятой с судов, решил возвращаться в Астрахань сухим путем — плыть по морю было слишком опасно из-за льда.

С побережья Каспия в Хиву были направлены несколько верных людей, которые получили наказ «расположить в свою пользу хивинских сановников», для чего им были даны товары, предназначенные «в подарки». Они должны были уведомить хана, что князь Черкасский собирается ехать в Хиву послом; в то же время им вменялось в обязанность присылать с купеческими караванами донесения о том, что происходит в Хиве и окрестностях — что слышно, что видно, о чем можно догадываться. Сколько таких посланцев было отправлено, точно не известно, до нас дошли сведения лишь о двоих астраханских дворянах — Иване Воронине и Алексее, по прозвищу «Святой», которых отправили к Кулун-баю, визирю и военному министру хана.

В Астрахань шли двумя отрядами. Передовым командовал поручик Кожин, за ним двигался Черкасский с остальными людьми. Они соединились возле Александровского укрепления и пошли на крепость Петровскую, где обнаружилась картина ужасающего мора: многие солдаты и офицеры были больны, а 120 человек уже умерло. Но при исполнении царевых указов в России с такими «мелочами», как потери среди личного состава, никогда особенно не считались, и князь Александр даже не задумался отдать приказ оставить это погибельное места.

* * *

Прибыв в Астрахань 20 февраля 1717 года, Бекович начал последние приготовления к сухопутному походу на Хиву. Среди приходивших в Астрахань с караванами хивинских и иных купцов распускались выгодные Бековичу слухи, но толку от этого вышло мало — хивинцы от своих разведчиков и тех же купцов знали много больше, чем того бы хотелось Черкасскому. Весной от Алексея «Святого» и Воронина пришло письмо, в котором сообщалось, как гонцы Черкасского с огромным трудом пробивались через сугробы в зимней степи и верблюд «Святого» пал, так что он половину пути шел пешком — остальные животные были загружены вьюками. До Хивы добрались едва живые 14 февраля, отыскали дом Кулун-бая и передали предназначенные ему подарки. Визирь благосклонно принял дары, а вместе с ними и письмо от князя. Это послание хану передали 10 марта, но ответа на него гонцы не дождались, и домой их не отпускали.

Обстановка в городе «Святому» и Воронину казалась тревожной: «Слышно нам, которые из Астрахани приехали торговые люди, русские, бухарцы, татары юртовские, — сказывали нам, что-де посылал хан в Бухару и к каракалпакам, и во все свои города, с известием, чтобы были все в готовности и лошадей кормили. В Хиве так же посол калмыцкого Аюки-хана, Ачиксаен-Кашка. Хан с ним посылает к Аюке своих послов». Сообщалось также, что к ним приставили караул, а мехмандр (чиновник хана, приставленный к гонцам для оказания услуг и охраны) открыто вымогает подарки, грозит перестать кормить русских, говоря, что не боится ни хана, ни Кулун-бея. Пришлось дать ему «подарков» на десять рублей, но и после этого гонцов содержали очень скудно, а «об обратном пути и помина нет».

Все это были очень тревожные симптомы. По словам авторов письма, в Хиве ходили слухи, что князь Бекович идет не посольством, а войною. Гонцов уже не раз приглашали к себе различные хивинские сановники и все расспрашивали их о планах Бековича: «Звал нас к себе Досун-бай, и говорил: “Для чего русские городы строят на чужой земле?”». Обижались хивинцы и на туркмен: зачем те дают русским проводников и вообще помогают? На поход русских в Хиве смотрели недоброжелательно, и «кайсакам, узбекам и каракалпакам сделано было от старшин воззвание, дабы встретить русское войско в безводных местах большими силами».

Это письмо было написано в Хиве 30 марта. Еще раньше, 5 марта 1717 года, хан Аюка писал поручику Кожину: «Послали письма: ваши служилые люди едут в Хиву; нам здесь слышно, что хивинцы, бухарцы и каракалпаки сбираются вместе и хотят на служилых людей идти боем». Про места, через которые должен был идти отряд, хан писал так: «Там воды нет и сена нет, государевым служилым людям как бы худо не было; для того чтобы я знал, а вам не сказал, и после на меня станут пенять. Извольте послать до Царского Величества нарочного посыльщика, а я с ним пошлю калмычанина…» Из этого послания, докладов лазутчиков и по письмам гонцов становилось ясно — ни о каком переходе в русское подданство хивинского хана и речи быть не может, хотя бы потому, что никто не воспринимает отряд Черкасского как посольство, а в нем видят только войско, идущее в набег. Но Бекович то ли не решился обратиться к царю с предложением изменить план, то ли имел какие-то свои на этот счет мнения и виды, но отменять поход он не стал.

* * *

Дело усугубилось конфликтом, возникшим между поручиком Кожиным и князем Черкасским. Начало ему было положено еще в Москве, где отправлявшийся в Астрахань Кожин потребовал у князя царский указ, выписанный на его, Кожина, имя, в котором были прописаны его задания и полномочия, но князь этого указа ему не отдал, и с самого начала совместной службы поручик и капитан почти открыто враждовали. Они никак не могли поделить власть: Кожин полагал, что он выполняет отдельное, самое главное, задание, порученное ему лично императором, что именно для обеспечения успеха этого, порученного ему, поручику Кожину, предприятия, собственно, и затеян поход Бековича. Черкасский же был уверен, что все дело поручено ему и он волен командовать поручиком и давать ему задания. Все это вылилось в письменные обвинения и жалобы друг на друга, в поиск недочетов и списывание всех неудач одним на другого. Масла ь огонь подлил доклад вернувшегося той зимой из Астрабада в Астрахань князя Самонова, рассказавшего князю Черкасскому, что Кожин отчудил в Астрабаде странную штуку. По словам Самонова, астрабадский хан по прибытии в его гавань судов экспедиции выслал навстречу русским своих людей, чтобы те проводили их в город. Но Кожин ни сам с ними не поехал, ни Давыдова не отпустил. Затем, внезапно напав на пасшееся близ берега стадо буйволов, часть из которых перестрелял, поднял несколько туш на борт и с этой «добычей» ушел обратно в море. Князь, ухватившись за эти сведения, писал о его поступках, называл «взбесившимся».