Федор Никитич. Московский Ришелье - Таисия Наполова Страница 13

Накануне слобожане отрядили ходатаев к боярину Беклемишеву, ведавшему медвежьими боями. Но боярин не вышел к ним и послал дворецкого, который, выйдя на крыльцо, сказал ходатаям:

— Вы деревенские дурни, не понимаете своей пользы, не цените царского внимания к вам.

Его поддержал слободской сотник:

— Вы царю своему во всём правды не говорите, оттого он и положил на вас свой гнев.

Слобожане не разумели смысла этих слов. За что им сей укор? Этого они не понимали. Но выводы их наблюдательности были безошибочными. Они не однажды замечали, что ежели царь усердно молится в церкви, то на другой день бывает особенно строг и немилостив.

Так оно случилось и на этот раз. Царь поздно вернулся в свою «келью» после всенощной, а наутро начались жестокие забавы. Вдруг словно из преисподней вырвались опричники в чёрных одеждах и на чёрных конях. Они гнали медведей, не давая им остановиться. Слободу огласили резкие крики, гиканье, рычание медведей. Поднялся дикий гвалт. Будто шальные залаяли собаки, загоготали гуси, взлетели утки. Всё это неслось вдоль улицы, вперёд вырвались гончие. Одна из них, настоящий четвероногий бес, буйно наскакивала на отстававшего медведя, но он лениво отмахивался от неё, не желая поспешать, и больно пришиб её тяжёлой лапой.

Люди попрятались по домам, испуганно выглядывали из окон, иные недоумевали, как бы спрашивая про себя: «Какой смысл в этом движенье? Зачем вся эта трата сил?»

Дворовые мальчишки улюлюкали, налетали на отстававшего медведя, кидали в него камнями. Седой старик, отворив калитку, погрозил им палкой, крича:

— Ужо вам!

Неожиданно эта орава придержала ход, ибо наперерез ей кинулся непривычного вида медведь, которого выпустили из большой клетки, стоявшей особо. Говорили, что этого медведя привезли не то из Индии, не то из Китая, что жил он в горах. На зиму рыл берлогу в лесу, на склоне гор, либо располагался в расщелинах скал. А выписали медведя издалека, потому что свои отощали, ослабли оттого, что овсы и хлеба не уродились: стебель стебля не докличется. И ушли за многие десятки километров в лес медведи, дабы промышлять пропитание. Доискаться тех медведей было трудно, потому что они так запутывали свои следы, что оставляли после себя одну толоку ^[8].

Заморский медведь был огромен, с широкой грудью, на которой красовалась белая грива, напоминающая ожерелье. Морда у него была хорошей формы и умная, как у собаки. Сделав два внушительных прыжка, словно был не медведем, а буйтуром, зверь внезапно остановился перед охотничьим урядником. Видимо, его привлёк красочный наряд человека — цветной кафтан с золотыми нашивками, блестевшими на апрельском солнце. Сапоги на нём были жёлтые.

Не ожидавший к себе такого интереса заморского медведя, урядник несколько растерялся. Видя, что медведь собирается наступать на него, он направил рогатину так, чтобы выколоть зверю глаза, но тут же был сбит ударом лапы. На выручку уряднику кинулся опричник, норовя стоптать зверя лошадью, но медведь с такой силой рванулся к ней, что она, заржав, поднялась на дыбы и сбросила всадника.

Начался переполох, который мог бы окончиться трагически. Но случилось нечто непредвиденное, что спасло людей. За несколько дней до этого произошло следующее.

...Узнав, что отец зовёт его, Фёдор представил себе сурово-озабоченное отцовское лицо, каким оно было накануне, и понял, что разговор будет особенным. Но угадать, что за мысли у отца, ему и прежде не удавалось. Жизнь была полна неожиданностей.

Отца Фёдор нашёл в его кабинете, обставленном просто: ни росписей на стенах во вкусе царя, ни ковров. Взор мог задержаться только на шкафу с книгами. Никита Романович понемногу приобретал библиотеку, достойную его наследника: Фёдор охотно проводил вечера за чтением.

— Фёдор, я позвал тебя, чтобы сказать, что царица наша болезная... — Никита Романович помолчал, не решаясь произнести вслух страшное слово. — Беда случилась... Не углядели... Окормлена отравою от изменников.

— Кто злодей?

— Стольник Василий Хомутов с товарищами...

Фёдор представил себе стольника. Лицо простое, строгое, глаза большие, смотрит мягко. Как-то не верилось, что этот молчаливый добрый человек способен на злодейство.

Фёдор чувствовал, что отец вложил в свои слова какой-то особенный смысл и хочет вести речь дальше, но затрудняется.

— И какую казнь уготовили злодеям? — спросил Фёдор, хотя не желал об этом спрашивать.

— В котле сварили.

Фёдор зажмурил глаза, вспомнил, что возле рва вечером горел огонь и на железных обручах стояли котлы. Ему захотелось встать и попросить отца разрешить ему отлучиться в Москву, чтобы не думать об этой страшной смерти. Но отец продолжал:

— И всю родню Хомутовых, что живут за слободой, царь повелел извести вместе с женой и детьми.

Фёдор подошёл к окну.

— Батюшка, отпусти меня в Москву.

— Я не всё сказал, сын мой. Видишь ту дверь, цветами расписанную? Пойди туда к царице, засвидетельствуй ей своё почтение и пожелай здравия. Твоё печалование о царице будет царю за ласку.

Никита Романович замолчал. Видя расстроенное лицо сына, подошёл к нему, перекрестил.

— Христос с тобой, родимый! Иди!

Ещё раз повторил:

— Иди!

Едва Фёдор отворил дверь в царицыну палату, как в нос ему ударил тяжёлый спёртый воздух, запах ладана, каких-то трав и лекарств. Первое, что кинулось ему в глаза, — в углу перед киотом коленопреклонённо молились Борис Годунов и сестра его Ирина. Промелькнула мысль, что отец опасался, как бы царь не заподозрил отрока Захарьина в равнодушии к его печали: Бориска-то был ему, Фёдору, живым укором.

Царицыно ложе возле окна было освещено ярким апрельским солнцем. Фёдор медленно приблизился к нему и еле удержался, чтобы не отшатнуться. На ложе была не царица, какой он видел её ещё три месяца назад, а старуха. Рот ввалился, на щеках горел яркий румянец. Она подняла глаза на звук шагов. Но что за безжизненный взгляд, словно сама смерть обратила свой взор на Фёдора. Чтобы не видеть этого страшного лица, он упал на колени и молитвенно произнёс:

— Дай Бог тебе здоровья, царица-матушка!

— Господи... — послышалось в ответ.

Потом почудилось шевеление на ложе и шелест губ. Будто царица благодарила его за низкий поклон и печалование.

...Уехать в Москву на следующее утро Фёдору не пришлось, хотя отец и дозволил ему. Помешало происшествие. Собравшись в дорогу, он услышал невообразимый шум в слободе.

Прискакав к месту звериного боя и увидев опричника в беде, Фёдор подступил к медведю сзади и схватил его за уши. Они были длинные, как у собаки. Зверь опешил от неожиданности: за уши его ещё никто не драл. Тряхнув головой, он освободил уши и злобно оглянулся. Фёдора поразило хмурое, по-человечески суровое и недоумевающее выражение глаз медведя. Он как бы хотел что-то понять и в то же время грозил: «Ты посягнул на меня и за это должен поплатиться!»