Древний город. Религия, законы, институты Греции и Рима - Нюма Дени Фюстель де Куланж Страница 13

Сохранилась речь афинского оратора Исея ^[37], произнесенная его безымянным клиентом (усыновленным неким Менеклом) на процессе, в котором оспаривалась законность усыновления.

Сначала он объясняет мотивы, которыми руководствовался человек, решившийся на усыновление: «Менекл думал о том, чтобы не остаться без детей, а найти кого-либо, кто бы во время его жизни заботился о его старости, похоронил бы его, когда он умрет, и воздавал бы из года в год надлежащие почести его могиле». Затем объясняет, что произойдет, если суд признает незаконность усыновления, и что произойдет не с ним, усыновленным, а с тем, кто его усыновил. «Если вы не признаете законность моего усыновления, то оставите Менекла, уже умершего, без сына, и, значит, никто не будет приносить жертвы в его честь, никто не будет совершать поминальных приношений, и он останется без культа».

Усыновление означало заботу о сохранении домашней религии, поддержании священного огня, совершении поминальных приношений, спокойствии манов предков. Для усыновления не было никакой иной причины, кроме необходимости не допустить пресечения рода; право на усыновление имел только тот, у кого не было сына. Это четко оговаривалось в законах индусов ^[38].

Не менее точны и законы афинян; доказательством служат речи Демосфена ^[39] о наследстве.

В древних римских законах нет явных свидетельств, указывающих на ограничения в усыновлении. Но нам известно, что во времена Гая у человека могли быть одновременно и сыновья по крови, и усыновленные. Однако во времена Цицерона этот вопрос, похоже, еще не имел законодательной силы, поскольку в одной из речей оратор вопрошает: «Что закон говорит об усыновлении? Он говорит, что человек может усыновить детей, если находится в том возрасте, когда уже не может иметь своих, или в том случае, когда в свое время по каким-либо причинам не смог завести детей. Усыновлением он добивается от официального закона и религии того, что не смог получить от природы». Цицерон выступает против усыновления Клодия на том основании, что усыновивший его человек имеет собственного сына, и заявляет, что подобное усыновление противоречит закону.

После усыновления первым делом сына следовало посвятить в свой культ, «ввести в домашнюю религию в присутствии семейных пенатов, поэтому усыновление совершалось с помощью религиозной церемонии, практически полностью совпадавшей с церемонией, связанной с рождением сына. Новый член семьи допускался к очагу и присоединялся к семейной религии. Теперь боги, священные предметы, обряды, молитвы были у него общие с приемным отцом. О приемном сыне говорили, что он перешел в культ своей новой семьи – in sacra transit. И отрекался от культа прежней семьи.

Мы уже знаем, что согласно древним верованиям один и тот же человек не мог приносить жертвы двум очагам и чтить предков двух семей. Старый дом делался для человека чужим, как только он входил в новый. Теперь у него не было ничего общего с очагом, у которого он родился, и он не мог не совершать поминальные приношения своим предкам. Родственные связи были разорваны, первостепенное значение приобретали узы нового родства. Человек стал настолько чуждым своей прежней семье, что в случае смерти его родной отец не имел права устраивать его похороны. Приемный сын не имел права вернуться в семью, в которой родился, и только в том случае, если он оставлял собственного сына в усыновившей его семье, закон разрешал ему вернуться в прежнюю семью. Считалось, что, обеспечив продолжение рода, он может выйти из усыновившей его семьи, но в этом случае он полностью терял связь со своим сыном.

Усыновление соответствовало выходу из семьи. Для того чтобы приемный сын мог войти в новую семью, было необходимо, чтобы он имел возможность выйти из прежней семьи, то есть он должен был выйти из домашней религии. Фактически выход из семьи означал отказ от культа семьи, в которой он родился. Римляне обозначали этот акт sacrorum detestatio.