Фактор Черчилля. Как один человек изменил историю - Борис Джонсон Страница 13

Похоже, что в наши дни Дизраэли рискует лишиться былой славы. Дуглас Херд написал замечательную биографию, но он как будто слегка грозит пальцем, желая понять, чего же Дизраэли достиг по сравнению с «эффективными» трудягами вроде Пиля.

Это несправедливо по отношению не только к Дизраэли, но и к ключевой традиции в современной британской политической деятельности. Не будь Дизраэли, не появилось бы и Рандольфа Черчилля. А не будь примера и образца, заданного Рандольфом, у нас бы никогда не было Уинстона Черчилля. Вспомните о восторженной реакции Черчилля, когда премьер-министр Стэнли Болдуин назначил его канцлером казначейства: «Меня облачат в мантию отца!»

Я ни в коей мере не утверждаю, что Черчилль был идентичен отцу, являлся его молодым дубликатом. Во многих важных отношениях он сильно отличался от него в значительно лучшую сторону.

Рандольф был настоящим волокитой, а Черчилль был далек от подобного поведения. Невозможно представить, чтобы Уинстон подхватил сифилис. Оба его родителя, если использовать выражение Мюриэл Спарк, «прославились своим сексом», а Черчилль не мог похвастаться сходной славой.

Рандольф с призраком Дизраэли

Черчилль выступает в палате общин, за ним призрак Рандольфа

Нельзя вообразить Черчилля, охваченного гневом до такой степени, что он набрасывается на своего слугу, как делал Рандольф; немыслимо, чтобы Черчилль писал настолько чудовищные письма своим детям. Уинстон не вел бы себя так безумно, как Рандольф в 1873 г., когда тот пытался шантажировать принца Уэльского ^[8] и будущий монарх вызвал его на дуэль.

Эта эксцентричная и отталкивающая история теперь удалилась в пыльные закоулки библиотек, но, когда Уинстон Черчилль только начинал карьеру, многие помнили о ней и с неизбежностью интересовались, насколько далеко яблоко упало от яблони.

Все началось с того, что старший брат Рандольфа маркиз Блэндфорд вступил во внебрачную связь с женщиной, которую звали леди Эдит Эйлсфорд. Если судить по фотографии, нос этой Эдит был несколько длинноват, но она наверняка была секс-бомбой. Ведь ею одновременно были увлечены Блэндфорд, ее муж и «Берти» – тучный и недостаточно загруженный наследник трона. Видимо, в то время так было принято.

Эдит вознамерилась развестись с мужем, лордом Эйлсфордом, и сойтись с Блэндфордом. По причинам, которые не до конца ясны, Рандольф решил, что его старший брат не должен участвовать в такой комбинации. Он говорил, что семья навлечет на себя позор, если ее член будет втянут в дело о разводе.

Ему в голову пришла идея вынудить принца Уэльского, задававшего моральный стандарт в обществе, запретить развод. Он нашел несколько писем от принца Берти к Эдит. Они непристойны, говорил Рандольф. Они намекают на интимные отношения между принцем и леди Эдит, разоблачение любовников означало бы, что Берти никогда не сможет сесть на трон!

Рандольф грозился опубликовать письма. Назревал грандиозный скандал. О происходящем доложили королеве, вынужден был вмешаться и премьер-министр Дизраэли. Взбешенный Берти вызвал Рандольфа на дуэль. Но тот фигурально послал принца подальше под тем предлогом, что подданный не может ставить под угрозу жизнь будущего монарха.

В конце концов всей семье Черчилль пришлось поехать в ссылку в Ирландию. Герцог Мальборо отправился туда в статусе вице-короля, а Рандольф служил его личным секретарем. Вот почему Уинстон с двух до шести лет жил в Дублине.

Я раскопал эту несчастную историю, чтобы засвидетельствовать то свойство Рандольфа, которое унаследовал Уинстон. Я говорю не о прохиндействе, а об отчаянности, точнее, готовности идти на риск. Со стороны Рандольфа было безумием предполагать, что он может остановить развод брата, шантажируя принца Уэльского.

Он опять просчитался в конце карьеры, когда решил, что никто не может заменить его на посту канцлера казначейства и можно безбоязненно сыпать угрозами подать в отставку. «Я забыл про Гошена», – сказал он, когда вместо него назначили Гошена. На самом деле Джордж Гошен, 1-й виконт Гошен, памятен только тем, что про него забыл Рандольф. Но важным оказалось то, что отец передал сыну темперамент игрока.

Когда в мае 1940 г. Уинстон Черчилль пришел к власти, многие были изумлены, многие повергнуты в ужас, но еще больше оказалось тех, кто считал этот приход неизбежным. В 1936 г., когда Стэнли Болдуин не стал включать его в свой кабинет министров, он заметил, что Черчилля нужно держать в резерве, чтобы тот смог быть премьер-министром военного времени.

В 1939 г. в Лондоне висели многочисленные плакаты с вопросом: «Как насчет Черчилля?» Кандидаты участвовали в дополнительных выборах, призывая к его возвращению во власть. В мае 1940 г., незадолго до норвежских дебатов, последователь Черчилля Гарольд Макмиллан подошел к нему в вестибюле и сказал: «Нам нужен новый премьер-министр, и им должны быть вы».

Черчилль сказал о том моменте, когда он наконец принял на себя руководство: «Я чувствовал, что меня вела судьба. Вся моя жизнь была подготовкой к этому часу и этому испытанию». Не только Черчиллю, но и другим казалось, что ему предначертано занять этот пост.

Ни у кого не было такого долгого опыта сражений, как политических, так и военных. Никто не мог сравниться с Черчиллем масштабом или прийтись вровень с предстоящими тяжелейшими испытаниями. И была еще одна причина, по которой столь многим представлялось разумеющимся, что настал его час.

Они знали, что всю свою жизнь, полную удивительных взлетов и падений, он следовал примеру Рандольфа не из-за герцогского презрения к партийной дисциплине или гомерической жажды славы, а из-за того, что, стремясь поддержать себя и свои идеи, он шел на риск, не приемлемый ни для кого другого.

В мирное время такое поведение может быть пагубным. Но нельзя выиграть войну, не идя на риск, а на риск пойдет лишь тот, в ком есть храбрость. Это качество Черчилля чувствовалось всеми, вот почему многие желали увидеть его во главе власти в 1940 г. вопреки издевкам влиятельных тори и сторонников политики умиротворения.

Вся его предшествующая карьера была свидетельством этой изначальной добродетели, которая, как подчеркивал он сам, делает возможными все другие добродетели. Не может быть никакого сомнения в огромном мужестве Черчилля, как личном, так и в принятии политических решений.