История Карла XII, короля Швеции - Вольтер Страница 13

Привыкший в наследственных своих землях к самодержавной власти, он имел преувеличенное понятие о том, что сможет управлять Польшей так же, как и Саксонией. Уже с самого начала царствования появились недовольные; первые же его деяния раздражили ту партию, которая выступала против него на выборах, и оттолкнули всех остальных. Поляки роптали, видя города свои наполненными саксонскими гарнизонами и скопившиеся на границах иноземные войска. Сия нация, более ревностная к собственной свободе, нежели к нападениям на соседей, отнюдь не считала войну короля Августа противу шведов и захват Ливонии предприятиями, благоприятными для Республики, ибо не так-то легко обмануть свободный народ в истинных его интересах. Поляки понимали, что ежели сия, без их согласия начатая война будет неудачна, то открытая со всех сторон страна станет добычей короля шведского, а в случае успеха они окажутся под игом своего же государя, который, став вдобавок к Саксонии еще и властителем Ливонии, зажмет их между этими двумя странами. Имея перед собой такой выбор — или попасть в рабство к избранному ими королю, или подвергнуться праведному гневу Карла, — все они соединились в едином вопле противу сей войны, каковую почитали объявленной более самой Польше, нежели Швеции. Саксонцы и московиты были в их представлении лишь звеньями рабских для них цепей. И вскоре, видя, что шведский король сокрушает все на своем пути и движется во главе победоносной армии в самое сердце Литвы, восстали они противу своего монарха с тем большею легкостию, что и Фортуна не благоприятствовала ему.

В Литве существовали тогда две партии — Огинских и князей Сапегов, и раздоры между оными вскоре переросли в настоящую гражданскую войну. Шведский король встал на сторону Сапегов, Огинский же, почти не получая помощи от саксонцев, оказался едва ли не уничтоженным. Литовская армия, растерявшая по причине сих смут и нехватки денег многих своих сторонников, была большей частию рассеяна и раздроблена на мелкие отряды, которые бродили по стране и существовали, предаваясь грабежам. Август видел в Литве бессилие своей партии, ненависть к нему подданных и победоносное продвижение вражеской армии под водительством молодого и уязвленного в своих чувствах короля.

Впрочем, в Польше все-таки была армия, однако не тридцатишеститысячная, как предписывалось законом, а не достигавшая и половины сего числа. Она не только почти не получала жалованья и была плохо вооружена, но к тому же ее генералы не могли окончательно решить, на чью сторону им выгоднее встать.

Король мог приказать дворянам выступить вместе с ним, но опасался получить отказ, каковой не только в полной мере показал бы его слабость, но еще и усилил бы оную.

При таком опасном и неопределенном положении все воеводы потребовали от короля собрать Сейм, подобно тому как в Англии в трудные времена все сословия государства подают королю петицию о созыве Парламента. Хотя Августу нужно было войско, а не Сейм, где обсуживаются дела королей, все же ему пришлось согласиться, дабы окончательно не озлобить всю нацию. Он назначил открытие Сейма на 2 декабря 1701 г., но вскоре ему стало ясно, что Карл XII имеет в этом собрании не меньшее влияние, чем он сам. Сторонники Сапегов и Любомирских, воевода Лещинский, коронный казначей, обязанный своим возвышением Августу, и, прежде всего, сторонники князей Собеских, — все тайно поддерживали шведского короля.

Из всех них самым влиятельным и опасным для короля Польши был кардинал-примас ^[19] Радзеевский, председательствовавший на Сейме. Сей исполненный фальши и темных дел человек полностью зависел от некоей честолюбивой женщины, каковую шведы именовали госпожой Кардиналыией. Она постоянно подталкивала его к интригам между партиями. Предшественник Августа, король Ян Собеский, сделал Радзеевского сначала епископом Вармии ^[20] и вице-канцлером Королевства. Он получил кардинальский сан также по милости короля, и это вскоре открыло ему дорогу к архиепископской кафедре. Обладая всеми качествами, которые позволяют влиять на людей, он мог покушаться на многое совершенно безнаказанно.

После смерти короля Яна кардинал-примас пытался употребить все свое влияние, чтобы посадить на трон князя Якова Собеского, но поток ненависти к его великому отцу не допустил сего. Тогда вошел он в сговор с французским посланником аббатом Полиньяком, чтобы доставить корону принцу Конти, который и был избран. Однако саксонские войска и деньги превозмогли все сии ухищрения, и тогда Радзеевский перекинулся на сторону курфюрста Саксонии, а потом стал выжидать удобного случая, чтобы посеять рознь между нацией и новым королем.

Видя победы Карла XII, покровительствовавшего Якову Собескому, гражданскую войну в Литве и всеобщее негодование противу короля Августа, кардинал-примас решил, что пришло время прогнать Августа обратно в Саксонию и открыть для сына короля Яна путь к трону. Ян Собеский, безвинно навлекший на себя озлобление поляков, ныне, при ненавистном Августе, становился уже предметом их поклонения. Однако Радзеевский еще не осмеливался поверить в возможность столь великой перемены, хотя и старался исподволь заложить для оной основания.

Сначала притворился он, будто желает примирить короля с Республикой, а для сего разослал циркулярные послания, составленные с виду как будто в духе согласия и милосердия — сии испытанные ловушки, в кои всегда попадаются легковерные. Королю шведскому написал он жалостливое письмо, заклиная его во имя Бога всех христиан дать Польше и королю ее мир. Впрочем, действия Карла более соответствовали намерениям кардинала, нежели его мольбам. Он оставался в Литве со своей победоносной армией и провозгласил, что не намерен чинить помех Сейму, поелику воюет с Августом и саксонцами, но отнюдь не с поляками, и, напротив, желает лишь освободить Республику от угнетения. Но все эти послания и ответы на них сочинялись только напоказ. Эмиссары, непрестанно посылавшиеся от кардинала к графу Пиперу, и тайные совещания у самого прелата были воистину теми пружинами, каковые приводили в движение все труды Сейма. Было предложено отправить посольство к Карлу XII и единогласно потребовать от короля, чтобы не призывал он на польские границы московитов, а саксонские войска отослал обратно.

Но отвернувшаяся от Августа Фортуна и так уже сама сделала все, чего требовал Сейм. Заключенный в Биржах тайный союз с московитами был столь же бесполезен, насколько грозным он представлялся вначале. Уже не могло быть и речи об отправлении к царю обещанных пятнадцати тысячах немецких наемников. Да и сам царь, сей опасный сосед Польши, не спешил поддержать всеми своими силами сие разделенное Королевство, от которого надеялся он попользоваться лишь кое-какими остатками. Петр ограничился тем, что послал в Литву двадцать тысяч московитов, кои оказались там зловредительнее шведов. Они бежали от победителя, опустошали польские земли, а когда в оных уже ничего не оставалось, разрозненными отрядами скрывались от преследования шведов в свои пределы. Что касается остатков разбитой под Ригою саксонской армии, то Август отправил ее для пополнения на зимние квартиры в Саксонию, надеясь сей вынужденной жертвою возвратить себе благоволение польской нации.