Борис Рыжий. Дивий камень - Илья Фаликов Страница 13
Борис Рыжий. Дивий камень - Илья Фаликов читать онлайн бесплатно
Поживи там хоть для Аськи, Магомед ведь тоже хороший парень (ты мне пиши про него побольше, хочется узнать, какой он там).
В школе как то не очень, я последнее время даже Виталия Витальевича уважать меньше стал. Дело в том, что Алифа на Эдика (одноклассник. — И. Ф.) тянет, мол он пьяный был на вечере, вызвала его отца, а Эдик не был пьяным. Так Виталич при отце Эдика одно говорил, что он не пил. А при Алифе, что пил. Ну его можно понять, но ведь это самая натуральная трусость. Таких я не люблю. Вот при таких людях (я не боюсь такого громкого слова, может тебе даже и смешно покажется), нам ни когда не сделать перестройку. Конечно, я ни чего не говорю, Виталич — хороший парень. Но раньше я мог сказать «парень свой», а теперь не скажу.
Слушай мне стыдно, что я редко пишу, но ты не думай, я тебя в каждом почти сне вижу, только забываю письма эти отправлять.
Я вспомнил, в школе ЧП. Представляешь, муха-то, которая деда Ждахина чуть не съела в Намибии и которую этот дед потравил дихлофосом, умерла, но муж этой сраной [3] мухи прилетел в СССР и чуть Ждахина самого не загрыз прямо в школе, хорошо, что мы всей братвой на этого муха навалились и еле еле заломали ему крылья за спину и лапы скрутили, а Пчелинцев, когда мы его скрутили, по морде его бил, так, что этот мух от его ударов чуть не прикинулся. А потом, когда мух сознание потерял, мы его в зоопарк отвезли и там, прямо на глазах наших он «кинул ноги». Я думал, это его Пчелинцев так избил, а эксперты утверждают, что просто с мясокомбината нахер принесло ветром он и не вынес.
Зато нам по медали дали на линейке «За спасение от насикомого» (рисунок медали с изображением мухи. — И. Ф.). А с другой стороны медали Ленин нарисован. И я эту медаль на груди ношу. А Пчелинцеву ещё и грамоту «За проявленную храбрость в спасении от насикомого».
Каково? А. (так. — И. Ф.) Во дела в натуре, ну ладно, Ольг, я пошёл спать, спокойной ночи, спокинг спокинг, спокойной ночи.
Привет, Ольг, вот сейчас должна ты позвонить как раз, я из школы пришёл и сразу сел тебе писать. Ну когда ты позвонишь? Я скажу тебе, что пишу всё время, но забываю отправлять. В школе сегодня всё нормально было.
Слушай, я забыл нумировать письма, и поэтому начинаю с начала. Это третье (3).
Я, Ольг, тебя и Аську очень люблю, буду писать ещё чаще.
Ему было все те же пятнадцать, когда он как-то вечером наткнулся на труп самоубийцы, выбросившегося из окна, и промолчал об этом до середины следующего дня, пока Ольга не решила прогуляться с Асей: осторожней, я чуть не наступил на него…
Ему стукнуло шестнадцать лет — позвали в военкомат Чкаловского района на предмет получения приписного свидетельства. Хотя бы предварительно захотелось попридуриваться — в смысле умственной непригодности. У хирурга Борис, присев на стул, небрежно поинтересовался: я вас слушаю! Перед этим плюнув в открытую форточку.
Но шутки оказались плохи, когда брали кровь из вены. Маргарита Михайловна на этот случай принесла одноразовый шприц, коих тогда почти не было в русской природе, а стоило ткнуть шприцем в вену — Борис упал в обморок.
Было время, свои стишки на случай он называл «шкварками» и расписывал ими стены, школьные и уличные. Как-то, когда Борис на парте писал некий текст, учительница отчитала его: будешь писать на столе у себя дома. Он ответил: почему буду, я уже пишу. Это было правдой. Ирина Князева, придя к нему домой, увидела огромный лист ватмана на письменном столе. Исписав такой лист, он заменял его новым.
Литературу он учил в школе и прилично знал ее, особенно русскую. Но все любимое у него было вне школы — ну, не считая Ирины Князевой. Так, «Мастера и Маргариту» он получил из рук, вернее — из уст сестры Ольги: она прочла ему булгаковскую книгу. Это относится и к Бродскому.
Позже он скажет (интервью к шестидесятилетию Бродского):
Мне было лет 13–14, мы пили чай с моей сестрой Олей, я говорил о Маяковском и восторгался фрагментом (от «Дождь обрыдал тротуары…» до «…слезы из глаз, да, из распахнутых глаз водосточных труб…») его поэмы («Облако в штанах». — И. Ф.). А Оля прочитала мне «Ниоткуда с любовью…» и сказала, что это Бродский. Я, конечно, был потрясен.
Бродский, пожалуй, походил на сурового Мастера, но у Булгакова Бориса привлек как раз Понтий Пилат, не самый фанатичный приверженец художественной фантазии.
Надо сказать определенно. «Бог» он писал со строчной. Постоянно, практически до конца, за редкими исключениями — в тех случаях, когда надеялся на Его существование.
Это было опять-таки протестом: что-то вы все слишком уверовали.
Были ли у Ирины Князевой соперницы? В стихах — всё по-другому. Мелькание девичьих имен имеет место, еще до Ирины:
Обратим внимание на «движенье иных, неведомых планет». Без них нет поэзии Бориса Рыжего.
Или — намного позже:
Нина существовала, но больше это имя — скажем так, Лермонтов, условный знак, маскарад.
Была ранняя, еще челябинская, вполне детская, до-первая любовь, ее имя — Юля. Это имя — не эту девочку — он перевел в другое время:
С Юлей срифмовалась Эля, девочка из 106-й, рано умершая, года через три после школы. По звуку и образу — одно лицо, отроческая звезда, ребяческая Лаура, Беатриче, Лиля (если уж по-маяковски). Такое ощущение, что Юля стала Элей по требованию жанра — элегии, их зарифмовал сам жанр. «Элегия Эле» (1994):
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии