1917. Русская голгофа. Агония империи и истоки революции - Дмитрий Зубов Страница 13

В рождественские праздники 1899/1900 года особая санитарная подкомиссия городской думы Нижнего Новгорода провела своего рода выездное совещание на знаменитой нижегородской Миллионке. Так называли знаменитый трущобный район, располагавшийся между рекой Волгой и кремлевской стеной в районе Ивановской и Белой башен. Широкую известность он получил благодаря пьесе Максима Горького «На дне», написанной в 1902 году. Первоначально писатель рассматривал другие названия – «Без солнца», «Ночлежка», «Дно» и «На дне жизни». И в общем-то все они одинаково подходили к сюжету. В пьесе изображена группа обитателей ночлежного дома для неимущих и их трагические судьбы. Произведение, учитывая его скандальность, было разрешено к постановке только в Московском художественном театре, где 18 декабря 1902 года и была с большим успехом осуществлена первая постановка. Которую осуществили прославившиеся уже при советской власти режиссер Константин Станиславский, попутно исполнивший одну из центральных ролей, и драматург Владимир Немирович-Данченко.

Горький, как известно, работал журналистом в газете «Нижегородский листок», которая освещала острые социальные проблемы города и неоднократно публиковала материалы о жизни Миллионки. Именно на основе этих публикаций писатель и сформировал сюжет пьесы «На дне», в которой все герои имели своих реальных прототипов.

Ну а за пару лет до написания пьесы упомянутая думская подкомиссия в составе председателя доктора Н. И. Долгополова, гласных думы В. В. Акинфеева и И. И. Фролова, городских санитарных врачей и полицейских отправилась на улицу Живоносновскую (ныне Кожевенная), которая являлась своего рода «центральным проспектом» трущобного квартала. Визит на Миллионку, к тому же проходивший в 10 часов вечера, был вовсе не случайным. Дело в том, что предприниматель Николай Бугров, обладавший большим влиянием на городскую власть, а также часть депутатов Гордумы предложили ликвидировать в городе все нелегальные и полулегальные ночлежные квартиры, как «рассадники разврата и криминала». Чтобы все низы общества не расползались по трущобам, а стройными рядами отправлялись к Бугрову. Там-де и дисциплина на высоте, и пьянство запрещено. Ну а санитарная подкомиссия должна была подготовить соответствующий доклад и предложения.

Вначале господа посетили не самое приличное место – знаменитый в те годы дневной притон, так называемый «шалман-клуб».

«При входе членов комиссии прежде всего поразил удушливый воздух во всем „клубском“ помещении, – рассказывал отчет. – Посетителей почти не было, только у самого входа двое оборванных мальчуганов угощались водкой с какой-то проституткой, да в глубине комнаты какой-то субъект без рубашки в одном рваном пиджаке, надетом на голое тело, заплетающимся пьяным языком доказывал что-то своему собеседнику, услащая свою речь крепкой руганью. Его собеседник находился в крайне затруднительном положении: с одной стороны невиданная в „клубе“ компания „господ“, которые, по-видимому, пришли за делом, с другой – препятствие в виде пьяного товарища, который с самым решительным видом загородил ему дорогу, требуя дослушать его до конца.

– Нет, ты посмотри, какие гости к нам пожаловали, – пробует провести собеседника товарищ.

– Плевать, – решительно заявляет пьяный. – Ну их всех на…

Когда члены комиссии выходили из „клуба“, то энергичный собеседник сидел в куче снега, разгребая последний голыми ногами; пьяные, громкие ругательства его оглашали уже опустевшую Живоносновскую улицу».

Думцы немедля отдали приказ отправить полуголого мужика в часть, а сами отправились в соседний дом М. А. Горинова, где находились дешевые ночлежные квартиры. Отворив первую попавшуюся дверь, высокие гости были чуть не сражены невероятной кислой и затхлой вонью, будто зашли не в жилье, а в мусоропровод. Отдышавшись и прокашлявшись, а потом слегка адаптировавшись к мерзкому запаху, члены комиссии начали осмотр помещений. Оказалось, что «гостиница» для бедных представляет собой самый что ни на есть, как сейчас говорят, «экономкласс». Все помещения были разделены на «комнаты» площадью 5–6 квадратных метров каждая. Причем в каждом таком номере, отделенном от соседнего тоненькой дырявой переборкой, было устроено что-то вроде нар. «Кто же тут живет?!» – вопрошали изумленные увиденным члены комиссии. Как оказалось, уважаемые товарищи зашли не куда-нибудь, а в дешевый бордель. Причем трудились и жили в нем отнюдь не вольные девицы-проститутки, ищущие легкой жизни, а самые настоящие секс-рабыни!

К содержательнице публичного дома некой гражданке Пироговой приходили или приводились девушки и женщины, имевшие долги или неоплаченные кредиты. А нередко просто бомжихи и пьяницы. Пирогова соглашалась выплатить долги или же сама одалживала денег, но при условии, что дамы отработают в ее заведении, как говорится, по полной программе. Так девицы и попадали в кабалу, выбраться из которой было практически невозможно… Условия для посетителей в борделе также, можно сказать, соответствовали уровню «минус пять звезд», то есть относились к «экономклассу». Непосредственно для «работы», то есть интимных утех, была выделена специальная комната с ржавыми старыми кроватями, разделенная на несколько «секций» грязными ситцевыми занавесками. То есть во время «аншлага» клиенты могли не только наслаждаться дешевой платной любовью, но и подслушивать, а то и подсматривать друг за другом. Вот так выглядело российское секс-рабство на рубеже XIX–XX столетий!

Не менее печальную картину комиссия обнаружила и в соседнем доме Распопова.

«Те же картины в ночлежных квартирах, та же грязь и удушливый запах, – рассказывала газета. – В одной из квартир ночные посетители застали игру в карты. Старые, замасленные, черные карты находились в руках хозяйки квартиры – молодой испитой бабенки, вторым партнером была проститутка с осипшим голосом и третьим – девочка лет семи. Играли в „пьяницы“.

– Для препровождения времени, ваше благородие, – хриплым голосом заявила проститутка.

– Хорошее занятие для девочки в Рождество, – грустно заметил Н. Н. Долгополое, погладив ребенка по голове».

Однако, к удивлению членов комиссии, практически все опрошенные жители «дна» заявили, что в этих скотских условиях жить несравненно лучше, чем в бугровской ночлежке! Здесь, мол, мы на свободе, что хотим, то и делаем, а там как в тюрьме! Вход и выход только по расписанию, никакого курения, пьянства и азартных игр. Впрочем, по одной из версий, Николай Бугров, будучи неформальным лидером нижегородских старообрядцев, своими «социальными проектами» преследовал именно корпоративные цели. Ведь староверы, в отличие от «классических» православных, славились нетерпимым отношением к разного рода «слабостям» и социальным порокам, в том числе проституции и пьянству. Отсюда такое жесткое, по сути, казарменное отношение к бездомным и бедным, попавшим в ночлежку. Неудивительно, что члены комиссии в итоге встали на сторону жителей трущоб. «Попади я на место этих людей, я тоже предпочел бы ночевать в ночлежной квартире, нежели в бугровском приюте! – заявил по итогам выездного совещания председатель доктор Долгополов. – Как ни грязны ночлежные квартиры, как здесь ни плохо, но все эти физические лишения ночлежники переносят сравнительно легко – их не лишают здесь самого главного: свободы, свободы движения, действия».