Пять процентов правды. Разоблачение и доносительство в сталинском СССР. 1928-1941 - Франсуа-Ксавье Нерар Страница 13

Среди адресатов писем, которые отправляют жители России, а затем и СССР, важное место занимают видные деятели и политики. Преемственность по отношению к тому, что происходило до революции, очевидна. Обращения к царю, письма солдат в 1917 году находятся, конечно же, в рамках той же логики, что и явление, которое можно было наблюдать в двадцатые годы. В последнем случае письма, конечно же, носят стихийный характер, но процесс этот поддержан властью, которая выдвигает на первый план фигуру Михаила Ивановича Калинина [37]. Официальная пропаганда представляет этого пожилого руководителя, рожденного в бедной крестьянской семье в Тверской губернии, как человека доброго и внимательного, готового выслушать людей из народа.

В 1924 году Аркадий Шайхет [38]делает серию фотографий, на которых крестьяне, одетые в лапти, в больших тулупах с «письмами в руках» направляются в приемную к «старосте Калинину» {141}. Эти фотографии публикуются и выставляются [39], что способствует созданию широко растиражированного в дальнейшем образа Калинина, готового выслушать народ. Калинин, принимающий простых граждан, как представляется, стал «общим местом» в советской иконографии двадцатых годов. Сцена всегда одна и та же: Калинин опирается на ограждение, которое отделяет его от народной массы. В руке у него письмо одного из просителей. Существует несколько снимков, на которых эта сцена почти в точности повторяется, хотя датируются они соответственно 1920, 1926, 1932 и 1939 {142} годами!

Нужно обладать весьма проницательным взглядом для того, чтобы различить едва заметные изменения в возрасте героя этих снимков. Их главным действующим лицом, впрочем, является не столько Калинин [40], сколько письмо, вокруг которого строится вся композиция. Такая композиция вызывает в памяти картину Репина [41], при виде которой взгляд неизбежно приковывается к белому перу писаря. Приемная Калинина, расположенная в доме № 4/22 на улице Воздвиженка [42], известна всему СССР. «Известия» каждый день публикуют расписание ее работы.

«Зал приемной — метров в сто площади. Посередине стол. Пол из кафельной плитки, сидения по стенам. Полно людей всех возрастов и много детей, поэтому гам и вой постоянный. Самое страшное, что входишь туда просителем, таким же, как и они, но забитость наша такова, что ожидающие помощи ищут ее с любой стороны, в том числе и от тебя. Если ты обладаешь грамотой и соглашаешься помочь, то тут же подсунут какую-нибудь жалобу для исправления и переписки заново. Такая работа не составляет большого труда, но переписывать горе человеческое и наблюдать за отчаяньем этих людей — тоска зеленая. Можно работать целый день, и к тебе будет очередь. Ни один писатель, “изучающий жизнь”, не рискнул этого сделать.

Персонал, сортирующий посетителей, вышколен и на эмоции не реагирует» {143}.

Конечно же, это описание приемной относится к 1959 году, после смерти Калинина прошло уже много лет. Тем не менее оно позволяет представить себе атмосферу, которая, вероятно, царила там в описываемые нами годы.

Подобную практику, как мы видели, изобрела не советская власть. Она тем не менее максимально ее облегчает и способствует ее распространению. И с немалым успехом. Архивные фонды, относящиеся к Калинину или к структурам, за которые он отвечал, переполнены письмами {144}. Секретариат «всероссийского старосты» вел статистику полученных писем, и это позволяет представить размах явления {145}. Если в 1925 году Калинин получает около 50 000 ходатайств, три года спустя его службам приходится обработать более 100 000.

Таким образом, это весьма значительные цифры (от 4000 до более 8000 обращений в месяц). Кроме того, их количество постоянно растет (темп роста составляет от 20 до 40% от года к году) в течение интересующего нас периода — доказательство, что явление пускает все более глубокие корни. Хотя из всего населения к Калинину тянутся больше всего крестьяне, все же его корреспонденты представляют все социальные и профессиональные группы {146} (среди них можно встретить и пострадавших от нового режима, например бывших собственников, служителей культа, купцов…). Эти статистические данные — с точностью, которую не часто встретишь и в сохранившихся документах, — представляют огромный диапазон сюжетов: от просьбы о материальной помощи, поиска социальной защиты у государства, от которого многого ждут, до обличения мерзостей, совершаемых местными властями. Для многих речь идет и о том, чтобы добиться «справедливости», в которой им было отказано. Письма, адресованные Калинину в середине двадцатых годов, не состоят, таким образом, из одних только доносов и разоблачений (такие письма могли бы быть отнесены лишь к некоторым категориям, например к «жалобам на местные власти», но они по общему количеству занимают всего лишь семнадцатое место); тем не менее именно в этих письмах содержатся жалобы и протесты против решений местных и центральных властей.

Описанное явление касается не только одного Калинина, даже если последний является его бесспорным символом. Все руководители страны, как центрального [43], так и местного {147} уровня, получают больше или меньше писем, в которых население предъявляет свои претензии, излагает просьбы, но может также разразиться и хвалебными высказываниями. Однако имеющиеся в нашем распоряжении данные о количестве таких писем не впечатляют так, как приведенные выше. Например, Сталин, в то время генеральный секретарь коммунистической партии, но еще не всемогущий руководитель, получает с мая 1926 по май 1927 года только две 2329 писем, т. е. от 150 до 200 писем в месяц {148}. Рыков, председатель Совета Народных Комиссаров, получает в 1927 году 1481 письмо между 25 сентября и 1 декабря: связано это, как представляется, с десятой годовщиной Революции {149}. Помимо личных обращений к руководству, советские люди пишут также в учреждения нового государства: как Рыкову, так и в Совет Народных Комиссаров [44].