Жизнь Микеланджело - Фредерик Стендаль Страница 13

На пути чувствительной души в поисках живописных красот встречается очень опасный риф: «Принять за красоту то, что, по сути, не доставляет никакого удовольствия».

Рим – город статуй и фресок. Приехав туда, необходимо пойти посмотреть на сцены из истории Психеи, изображенные Рафаэлем в вестибюле дворца Фарнезе. В этих божественных группах есть некоторая жесткость, в которой Рафаэль не вполне повинен, но которая очень полезна для юных любителей живописи и сильно облегчает просмотр.

Надо удержаться от соблазна и закрыть глаза, проходя мимо полотен, написанных маслом. Побывав во дворце Фарнезе два-три раза, можно зайти в галерею, расписанную фресками Аннибале Карраччи.

Потом двинемся в Зал папирусов библиотеки Ватикана, расписанный Рафаэлем Менгсом. Если своей свежестью и нарядностью этот плафон доставит больше удовольствия, чем галерея Карраччи, надо остановиться. Это отторжение проистекает не из различия между душами, а из несовершенства наших органов чувств. Недели через две можно позволить себе войти в рафаэлевские залы в Ватикане. При виде этих почерневших стен юный ценитель воскликнет: «Raphael ubi es?» («Рафаэль, где ты?»). Недели изучения будет достаточно, чтобы прочувствовать фрески Рафаэля. Но все будет потеряно, если растратить на написанные маслом картины всю восприимчивость к живописи, которая уже и без того иссушена невзгодами путешествия.

После месяца пребывания в Риме, в течение которого мы увидим лишь статуи, загородные дома, архитектуру или фрески, наконец-то в солнечный день можно осмелиться войти в Сикстинскую капеллу; но все еще сомнительно, найдете ли вы в ней удовольствие.

Души итальянцев, для которых писал Микеланджело, были сформированы теми счастливыми случайностями, которые дали пятнадцатому веку почти все качества, необходимые для понимания искусства; более того, даже у современных жителей Рима, столь униженных теократией, глаз с детства привык к различным произведениям искусства. И какие бы преимущества ни хотел приписать себе житель севера, во-первых, душа его, вероятно, холодна, и, во-вторых, его глаз не умеет видеть, а ведь он достиг уже того возраста, когда любое физическое совершенствование становится сомнительным.

Предположим, однако, что глаз умеет видеть, а душа чувствовать. Подняв глаза к своду Сикстинской капеллы, вы замечаете секции различной формы и воспроизведенные всюду под любым предлогом человеческие фигуры.

Свод плоский, и Микеланджело решил создать иллюзию ребер, поддерживаемых кариатидами; эти кариатиды, естественно, увидены в соответствующих ракурсах. По краям свода и между окон находятся фигуры пророков и сивилл. Над алтарем, где папа служит мессу, можно видеть фигуру Ионы, а в середине свода, начиная с Ионы и вплоть до входа, чередуются большие и малые прямоугольные секции, в которых представлены сцены из Книги Бытия. Эти секции необходимо мысленно отделить от всего окружающего и оценивать как картины. Юлий II был прав: эта работа выиграла бы, если бы сюжеты были написаны на золотом фоне, как в Зале папирусов. На таком расстоянии глаз нуждается в чем-нибудь ярком.

Греческая скульптура не стремилась изображать ужасное, поскольку в реальной жизни нам и без того хватает несчастий. Таким образом, в сфере искусства нет ничего, что может быть сравнимо с фигурой Предвечного, извлекающего из небытия человека (четвертый прямоугольник). Поза, рисунок, драпировка – все это поражает. Душа волнуется впечатлениями, которые она не привыкла получать посредством зрения. Когда во время нашего несчастного отступления из России мы были внезапно разбужены посреди ночи упорной канонадой, которая, казалось, приближалась с каждой минутой, все силы человека концентрировались в его сердце, он находился перед лицом судьбы и, не растрачивая себя более на суетные интересы, готовился оспаривать у рока свою жизнь. Картины Микеланджело напомнили мне это почти забытое ощущение. Великие души наслаждаются сами собой, остальные же трепещут и сходят с ума.

Было бы абсурдом пытаться описать эти картины. Воображаемые чудовища складываются из различных частей, которые можно встретить в природе. Но если ни один читатель, не видевший фресок Микеланджело, не видел также ни одной из частей, составляющих эти существа – сверхъестественные и в то же время естественные в созданном им мире, приходится отказаться от мысли дать о них хоть какое-то представление. Можно прочесть «Апокалипсис» и однажды в поздний вечерний час, когда воображение охвачено гигантскими образами из поэмы св. Иоанна, рассмотреть в совершенстве выполненные гравюры по изображениям Сикстинской капеллы. Но чем сюжеты выше человека, тем более искусными должны быть гравюры, чтобы привлечь взор.

Картины этого свода, будучи выполненными на холсте, образовали бы сотню полотен столь же огромных, как «Преображение». Здесь можно найти образцы совершенства во всем, даже в светотени. В небольших треугольниках над окнами расположены группы, почти все исполненные грации [17].

А. Р. Менгс. Триумф Истории над Временем. 1772 г. Зал папирусов библиотеки Ватикана.