Любовный узел, или Испытание верностью - Элизабет Чедвик Страница 13

Мейбл Фитц-Хамон, графиня Глостер, была высока и сухопара, как тянущая плуг кляча, крупные желтые зубы только усиливали это нелестное сходство. Ее спасали глаза – большие, светло-карие, с длинными густыми ресницами. Сейчас их взгляд был устремлен на омытое тело Эмис де Кормель, лежавшее на похоронных носилках перед алтарем в небольшой замковой капелле.

– Какая потеря, – пробормотала графиня, сжав руки. – Она могла вести совсем другую жизнь.

Кэтрин стояла на коленях рядом с ней, вдыхала запах ладана, которым был пропитан холодный воздух капеллы, и следила, как трепещут в темноте яркие язычки свечей. Боль в голове перешла в тупую пульсацию, которая, однако, отзывалась во всем теле. Она устала настолько, что почти ничего не воспринимала, кроме жжения в веках. Они горели, словно их поджаривали на решетке.

Леди Мейбл была добра, только доброта эта проявлялась довольно бесцеремонным способом и не сопровождалась терпением. Она приняла Ричарда и Кэтрин, нашла им место на ночь среди прислуживающих ей женщин и обещала дать из личных сундуков ткань на новую одежду. Их накормили, снабдили самым необходимым; все очень практично, но без тени участия. Теперь Ричард спал на узком соломенном тюфячке в уголке девичьей, а Кэтрин отдавала дань усопшей.

– Ты хорошо знала ее, дитя? – спросила графиня.

– Я служила ей три года, миледи, и все это время она была добра и щедра ко мне.

– Не сомневаюсь, что так оно и было, но я спрашивала не об этом.

Кэтрин глянула в карие, какие-то лошадиные глаза и смутилась: настолько взгляд их был проницательным.

– Я знала ее очень хорошо, миледи.

Они поняли друг друга без слов. Графиня вздохнула.

– Тогда тебе ясно, почему мой супруг никогда не пытался выдать ее замуж, хотя она и была его воспитанницей. Ее лишил девственности король, его собственный отец. Когда интерес Генриха угас, она отправилась искать сочувствия у других мужчин, и, к сожалению, эта привычка пустила глубокие корни. Любого законного мужа она быстро превратила бы в рогоносца.

Графиня смахнула пальцем капельку с глаза и посмотрела на мокрый кончик.

– И все же она мне нравилась. Она не хотела ничего дурного. Какая потеря! Да примет ее душу Дева Мария, и примет благосклонно!

Получается, что потеря – это напрасно потраченная жизнь Эмис, а не она сама, не то, что с ней сделали, подумала Кэтрин со вспышкой гнева.

– Ну а ты, дитя, ты вдова? – продолжала графиня.

– Да, миледи. – Кэтрин не отрывала глаз от костяшек пальцев сложенных рук, чтобы не выдать раздражения. Она нужна Ричарду. Нельзя допустить, чтобы ее выгнали. – Мой муж пал в битве с лордом Уэльса. Я все еще глубоко скорблю по нем.

Она прикусила губы.

На мгновение повисло молчание, потом графиня мягко тронула Кэтрин за плечо.

– Это очень печально, – сочувственно произнесла она. – Одинокой женщине жить всегда трудно. Ты можешь остаться у меня. Лишняя пара рук всегда понадобится.

Мейбл перекрестилась и встала.

– Пойдем, дитя, уже поздно. Она будет мирно почивать здесь до рассвета. Рядом останется священник.

Кэтрин тоже поднялась с колен, бормоча слова благодарности. Ее не радовала перспектива войти в число приближенных графини Мейбл, однако это была крыша над головой, причем относительно безопасная. Все равно деваться больше некуда.

Эмис в капелле действительно почивала глубоко и мирно, но этого нельзя было сказать о приближенных графини. Среди глубокой ночи, когда единственная непогашенная свеча догорела почти до конца, Кэтрин и другие женщины проснулись от воплей ужаса, которые испускал Ричард. Они прогремели по всей комнате, причем спросонок и из-за почти полной темноты казались еще громче и страшнее.

С колотящимся сердцем Кэтрин спрыгнула с кровати, которую делила еще с тремя, и поспешила к мальчику, чтобы успокоить его.

– Тише, Дик, тише. Это просто дурной сон, – бормотала она, гладя покрытый испариной лоб ребенка.

Глаза Ричарда были широко открыты, но ничего не видели, грудь бурно дышала. От прикосновения руки Кэтрин дыхание постепенно выровнялось, потом дрогнули веки. Мальчик повернулся на другой бок и, так и не просыпаясь, потянул в рот костяшки пальцев.

Одна из женщин зажгла новую свечу от огарка старой и высоко подняла ее. Пламя осветило копну темно-рыжих волос. Ее звали Рогеза. Она была искусной вышивальщицей с голосом и кожей мягкими, как шелк, и характером колючим, как игла.

– Что с ним такое? – требовательно осведомилась эта женщина тоном, который не оставлял сомнений в том, что она лично думает по этому поводу.

– Просто он видел, как дюжина солдат убивает людей и насилует его мать, – сердито сообщила Кэтрин – У вас после этого не было бы кошмаров?

Рогеза фыркнула и уклонилась от ответа.

– Надеюсь, это не войдет у него в привычку, – только и сказала она, затем воткнула новую свечку на железную спицу и двинулась назад к своему тюфяку.

Остальные женщины последовали ее примеру: одни с кислым видом, другие – с некоторым выражением сочувствия, но все очень недовольные тем, что их подняли среди ночи, да еще так напугали.

За эту ночь им еще дважды пришлось просыпаться от криков Ричарда. Кэтрин, которая уже знала, чего ожидать, успокаивала его гораздо быстрее, чем в первый раз, но все же недостаточно быстро: остальные успевали просыпаться. Если сначала Рогеза была просто враждебной, к рассвету она буквально сочилась ядом.

Ричард ничего не помнил о своих кошмарах, поэтому растерялся под яростными взглядами, которыми его осыпали. Кэтрин защищала его из последних сил. Вчерашняя боль до сих пор пульсировала где-то за ушами, поэтому молодая женщина чувствовала себя почти такой же измотанной, как вчера вечером.