Белое дело в России: 1917-1919 гг. - Василий Цветков Страница 13

В конце 1920-х – начале 1930-х гг. публиковались многочисленные воспоминания, документальные источники, отражавшие состояние белых армий, белого фронта и тыла. Среди них следует отметить книги А. Егорова, Н. Какурина, В. Антонова-Овсеенко (6).

Были опубликованы также документы белогвардейских правительств, фрагменты из воспоминаний участников Белого движения (7). Однако источниковая база по истории Белого движения в советской историографии была ограниченна. Мемуары А. И. Деникина, Я. А. Слащова, протоколы допросов А. В. Колчака, материалы белой прессы цитировались выборочно, с целью подтверждения тезисов об обреченности, ошибочности политического курса Белого движения. А с конца 1930-х и до конца 1950-х гг. белоэмигрантские авторы практически не цитировались.

Но с середины 1930-х гг. приоритеты в изучении истории Белого движения меняются. В оценках белых режимов в период, предшествовавший Великой Отечественной войне, наиболее заметным становился акцент не только об «антинародной» их сущности, но и о значительной зависимости от иностранных государств, стран, осуществлявших интервенцию в Советскую Россию. В этой связи хронология гражданской войны, основанная на разгроме «трех походов Антанты» (первый поход – весна 1919 г.; второй – лето – осень 1919 г.; третий – весна – осень 1920 г.), стала единственной, утвердившись в официальных изданиях, монографиях и школьных учебниках (8). Внимание исследователей сосредотачивалось преимущественно на военной стороне борьбы с контрреволюцией. Внутренняя политика белых рассматривалась вне контекста буржуазной эволюции, как исключительно «реакционная», направленная против «народных масс» (9).

Период 1960-х – первой половины 1980-х гг. отмечен новыми публикациями по истории Белого движения. В определенной степени стала возрождаться историографическая традиция 1920–1930 гг. Продолжались исследования, ориентированные на региональные акценты («деникинщина», «колчаковщина», «калединщина», «врангелевщина»). В них предпринимался уже не только анализ отдельных направлений политического курса того или иного белого режима (аграрная, рабочая, национальная политика и др.), но и рассматривались вопросы, связанные с формированием и эволюцией их политического курса, влиянием на него различных партийно-политических структур – от меньшевиков и эсеров до кадетов и монархистов (10).

Данная тенденция в исследовании способствовала росту интереса к проблематике истории антибольшевистских политических партий и движений. Здесь особо следует выделить обобщающий труд Л. М. Спирина, посвященный «непролетарским партиям», в том числе и в годы гражданской войны, работы Е. В. Иллерецкой по аграрным программам, выдвигавшимся в качестве альтернатив советской политике, фундаментальные исследования Н. Г. Думовой по кадетской партии (11).

Среди названных выше исследований преобладал комплексный подход к теме, ограниченный, правда, как и в 1920–1930 гг., методологическими рамками марксизма-ленинизма. Партии строго классифицировались как «мелкобуржуазные», «либеральные» и «монархические». Данный подход сужал пространство исследований, задавал определенный схематизм в оценках. Однако обращение к проблемам становления и развития политических позиций противников большевиков было весьма продуктивным и перспективным направлением научных исследований.

Новый этап в изучении Белого движения мог быть датирован второй половиной 1980-х. Был отмечен очередной, 70-летний юбилей «Великого Октября», что традиционно стимулировало изучение событий революции и гражданской войны. Но на этот раз, не без влияния перестройки и гласности, в научных исследованиях, а чуть позднее и в исторической публицистике наметился рост интереса к противникам большевиков. Этому способствовало и отмеченное выше решение об открытии доступа к архивным материалам по истории Белого движения и эмиграции. В свет вышли работы, полностью посвященные проблемам социально-экономического, социально-политического развития белых режимов. И хотя в их названиях по-прежнему употреблялось традиционное слово «крах» (призванное свидетельствовать об обреченности противников большевиков), в самих исследованиях авторы стремились к более объективной оценке лидеров и участников Белого дела (12). Вышли в свет и первые работы, посвященные региональной проблематике Белого движения (13). Две небольшие по объему монографии А. И. Ушакова и В. П. Федюка отразили проблематику Белого дела на Юге России в 1918 и 1920 годах. В них был показан процесс создания военно-политического порядка управления и обращалось внимание на взаимоотношения с Украинской Державой, Украинской Народной республикой и южнорусскими казачьими областями (14).

Рост интереса к проблематике Белого движения не требовал специализированного изучения отдельных направлений его политики. Вторая половина 1980-х годов характеризовалась расширением методологических подходов и началом пересмотра ряда устоявшихся оценок. Военная составляющая в изучении истории контрреволюции стала дополняться детальным изучением социально-политической и экономической областей. Ученые стали выделять разнообразие антибольшевистских политических режимов, приводились объективные суждения о различных социально-психологических, национально-культурных особенностях представителей Белого движения.

Правда, политизация научных подходов, характерная для периода конца 1980-х годов, привела к определенной идеализации Белого движения, рассматриваемого как единственная альтернатива советской политике.

Только после принятия решения о передаче документальных материалов по истории Белого движения и Русского Зарубежья в режим «открытого доступа», в 1988 году, появилась возможность работы с фондами Центрального Государственного архива Октябрьской революции и социалистического строительства СССР (ныне Государственного архива Российской Федерации) и Центрального Государственного архива Советской армии (ныне Российского Государственного военного архива). Их основу составили материалы переданного в 1946 г. в СССР Русского Заграничного исторического архива в Праге (известного еще как «Пражская коллекция»). С этого времени ссылки на «Коллекцию ЦГАОР» в научных исследованиях сменились четкими указаниями на конкретные фонды и дела архивохранилищ.

Освоение архивов проходило во многом бессистемно, поскольку основной задачей было описание истории Белого движения вообще, а не его отдельных проявлений. Для большинства публикаций была характерна известная доля политизированности, популизм, ориентация на читательский интерес к тем или иным событиям. Такие темы, как «красный террор», гибель Верховного Правителя России адмирала Колчака, эвакуация белой армии генерала Врангеля из Крыма, в первые годы эмиграции становились приоритетными. Показательно, что среди авторов по истории Белого движения было немало тех, кто начинал свои исследования еще в 1960–1970 гг., а теперь менявших собственные концепции и оценки тех же самых событий и фактов.

Многие выводы приводились без достаточной документальной аргументации, но их обозначение в определенной степени стимулировало поиск и публикацию документальных источников. В начале 1990-х годов заметное место среди исторической литературы занимали опубликованные воспоминания участников Белого движения. Они сопровождались комментариями, вступительными статьями (15).