Алеша - Анри Труайя Страница 12

– Останешься в Париже?

– Наверное.

– А мы поедем в От-Савуа, в Сен-Жерве, как каждый год. Это в горах. Там так здорово путешествовать. Ты мог бы поехать с нами на несколько дней…

Алексей воскликнул вне себя от радости:

– Это было бы… это было бы великолепно!

Он уже видел себя в компании своего друга в еловом лесу, на крутых горных тропинках.

– Еще есть время подумать, ведь сейчас только март, – продолжил Тьерри. – Но ты уже можешь поговорить со своими родителями. А я поговорю с моими. Удивился бы, если бы они мне отказали. Ты им понравился!

Вернувшись домой, Алексей сообщил матери о предложении Тьерри. Она обрадовалась и заволновалась. Отдых в горах предполагал некоторые расходы на одежду и минимум карманных денег. А семейный бюджет в этом году был очень скудным. Речь даже шла о том, где найти денег для оплаты учебы за полгода. Управляющий лицеем выражал нетерпение.

– Давай немного подождем, – заключила она. – Дай бог, чтобы отец заработал. Я была бы так счастлива, если бы ты смог поехать со своим другом!

Алексей спустился на землю. Когда отец вернулся из города, Елена Федоровна не сказала ему о планах сына. И Алексей понял, что, настаивая, он задел бы гордость родителей. В самом деле, его место было дома, и ни в каком другом месте.

В тот же вечер, после ужина он решил заполнить свою «тетрадь-дневник». Сюжет не оставлял теперь сомнений – посещение Лувра. Однако он не станет рассказывать об «Источнике» Энгра. В классе над ним посмеются. Он опишет другие картины. Выбор очень широк. На скорую руку он, скучая, выполнил задание, перечитал написанное, лег в кровать и погасил ночник. Однако спать не мог. Он думал то о девушке «Источника», то о Жизеле. Они – обнаженные – мелькали перед его глазами. Вдруг он почувствовал, как внизу живота побежали мурашки. Его тело напряглось, застыло от желания слиться с неизвестной плотью. Едва сдерживаясь, чтобы не обмочить белье, он помчался в туалет. Страсть охватила его, глаза округлились, рот открылся. Потом, успокоившись, освободившись, он вернулся в комнату и постарался забыть это проявление несвоевременного сладострастия. Однако оно еще долго преследовало его, прежде чем он смог заснуть.

На следующий день в лицее Тьерри сказал ему:

– Мои родители будут рады, если ты поедешь с нами в Сен-Жерве. А твои, ты их спрашивал?

– Да.

– Ну и что?

– Они тоже очень рады, – ответил Алексей с усилием. И, боясь, показаться слишком категоричным, добавил:

– Думаю, что все так или иначе устроится… В любом случае спасибо тебе…

Горло сдавило при мысли о том, что в последний момент, конечно же, придется отказаться от великолепных каникул с другом в горах. И он даже не сможет назвать причину, из-за которой откажется. Остатки честолюбия запрещали ему говорить о затруднительном положении его родителей. В который раз он до кончиков ногтей почувствовал себя сыном эмигранта.

Два дня спустя – еще одна неприятность. Он получил плохую оценку за рассказ в «тетради-дневнике» о визите в Лувр.

– Банально, – сказал месье Колинар. – Вы перечисляете картины и ничего не говорите о них. Такое впечатление, что вы ничего не видели, ничего не испытали среди стольких шедевров!

Эта критика окончательно убедила Алексея в том, что он, конечно, может продолжать интересоваться книгами, но настоящим писателем никогда не станет. Он совсем не огорчился, так как знал, что лишь пример и настойчивость друга заставляли его мечтать о литературном будущем. А Тьерри отметили за оценку холста Рембрандта. Это было справедливо.

Добрую часть урока Алексей витал в облаках. Он не смог сосредоточиться на объяснении месье Колинаром сравнительной психологии персонажей у Корнеля и Расина и, спустившись на землю, принялся рассматривать спину сидевшего перед ним однокашника Флотье – его жилет в зеленую и фиолетовую клетку. Затем углубился в изучение особенностей парты. Погруженная в темное дерево планки фарфоровая чернильница с белыми краями и углублением в центре, заполненным черной жидкостью, походила на расширенный глаз бабочки, неподвижный взгляд которой завораживал его. Он вспомнил глаз Бога, который, как сказал Гюго, «был в могиле и смотрел на Каина». Виктор Гюго, «этот гигант глагола», как говорил месье Колинар, неужели он расстраивался из-за плохой оценки, неужели сомневался в своем будущем? Вряд ли. Настоящие гении не задают себе вопросов. Только будущие неудачники сомневались на перекрестке дорог.

Выходя из класса, Тьерри остановил Алексея:

– Почему ты не рассказал об «Источнике»?

– Все одноклассники смеялись бы! Как Жизела…

– Ну и что? Плевать на одноклассников! Плевать на Жизелу! Мог бы написать свои воспоминания о России.

– Я тебе уже сказал, что ни за что на свете не сделаю этого!

– А ведь мне ты здорово рассказывал!

– Тебе – другое дело. Мы братья!

Лицо Тьерри приняло многозначительное выражение.

– Ты прав, – прошептал он. – Мы два особенных человека. У нас нет ничего общего с другими. У тебя – из-за твоего происхождения, у меня из-за моей убогости. Жизнь никогда не разлучит нас.

Сутолока перемены заглушала их голоса. И они, как всегда, избегая глупой толкотни, уединились в углу двора, чтобы поговорить о литературе. Тьерри вспомнил интеллектуальную дружбу Монтеня и Ла Боэти. «Типы в нашем роде», – объявил он, смеясь. Алексей ничего не знал об этих двух людях, за исключением того, что сказал месье Колинар в классе, комментируя цитату из «Эссе». Он подумал, что за иронией Тьерри скрывал суть мысли – их отношения такие же искренние, такие горячие, были похожи на отношения Монтеня и Ла Боэти, не постижимые ни для кого из смертных. Монотонная жизнь лицея окружала, но не затрагивала их. Осознав это, он внезапно решил, что не хотел бы торопить приближения каникул.

Подсказка Тьерри, которую Алексей сначала со смехом отверг, не давала ему все следующие дни покоя. В воскресенье он уже сомневался в обоснованности своего отказа; в понедельник нацарапал наспех откровенные фразы; во вторник – написал для следующего «дневника» воспоминания о бегстве семьи Крапивиных из России.

Отдав сочинение месье Колинару, он с тревогой ждал приговора. И уже сожалел о том, что решился пойти на откровение, искренность которого никто, кроме его родителей, оценить не мог. Однако в пятницу месье Колинар объявил, что именно он получает хорошую оценку. Верхом признания было то, что учитель прочитал в классе три отрывка из сочинения. Когда он закончил, большинство учащихся захлопали. Разволновавшись от гордости и признательности, Алексей обернулся и подмигнул Тьерри. В этот момент из глубины класса раздался насмешливый голос:

– Несправедливо, месье! Он все придумал!

Это был все тот же Дюгазон. Тупица, забавный идиот. Однако обвинение во лжи настолько ранило Алексея, что он хотел было двинуться с кулаками на клеветника. Сосед Лавалетт удержал его за рукав: