Цивилизация перед судом истории. Мир и запад - Арнольд Тойнби Страница 12

Теперь проследим движение волны в противоположном направлении, не на восток, а на запад. В этой стороне, достигнув Сицилии, волна еще так сильна, что она просто сметает негреческий язык аборигенов. Насколько нам известно, никаких литературных трудов, написанных на языке сикулов, в Сицилии вовсе не было, как не было и в Малой Азии ничего написано на лидийском наречии. Греческий язык на столь близком расстоянии пересилил местные языки. Я уже упоминал о труде, написанном по-гречески историком, жившим в I веке до н. э., — Диодором Сицилийским. Сам Диодор происходил из древних сикулов, а не поздних сицилийцев или греческих колонистов. Его родной город Агириум в самой глубине острова был исконным городом сикулов, там никогда не было греческих колоний. Однако же Диодор абсолютно естественно пишет на греческом языке. Правда, в его время существовал вариант греческой литературы на родном языке сикулов и на нем уже начинали создаваться великие произведения искусства. Однако это происходило уже значительно дальше, в центре Апеннинского полуострова в Лации, где волна греческого влияния была слабее. Этот континентальный итальянский вариант греческой литературы создавался в Лации на живом местном латинском языке, который, по-видимому, был почти идентичен вымершему языку сикулов, обитавших в Сицилии. Когда волна греческого литературного влияния достигла Лации в своем движении на запад, греческий язык остался позади, уступив место живому местному разговорному языку, точно так же как это было с арамейским и армянским языками при движении на восток — примерно на то же расстояние.

Концепцию греческой цивилизации как излучения из Греции — четырехмерного излучения в пространстве-времени — можно проиллюстрировать и примерами из истории монетной системы. В IV веке до н. э. при македонском царе Филиппе в покоренной им Фракии, близ горы Пангей, началась разработка золотых и серебряных месторождений. Из добытого металла чеканилось большое количество монет. Эти деньги служили не только для подкупа политиков и чиновников греческих городов-государств полуострова; они распространились также на северо-запад, в глубь континентальной Европы. Монеты Филиппа переходили из рук в руки, их копировали один за другим монетные дворы варваров, и, наконец, эта монетная волна пересекла Ла-Манш, разлившись по Британским островам. Нумизматам удалось собрать почти полные серии этих монет, от оригинальных выпусков Филиппа IV века до н. э. до британских копий, отчеканенных двумя-тремя веками позже. (Такое расстояние волна смогла пройти за несколько веков.) В наших музеях есть несколько таких серий, и те черты, которые мы отметили в движении литературной волны, проступают еще ярче в волне монетной. Пока она движется, все дальше удаляясь в пространстве от первоначального места эмиссии и все дальше отстоя во времени от первоначальной даты выпуска, она все более и более слабеет. Латинский вариант греческой литературы ощутимо ниже уровнем, нежели оригинал; и точно так же, только в еще более гротескной форме, британские имитации монет царя Филиппа хуже оригинальной чеканки. В самых поздних по времени и дальних по месту изготовления копиях профиль македонского царя и греческая надпись дегенерировали настолько, что превратились в бессмысленный узор. Если бы у нас не было возможности сравнить их с промежуточными выпусками, мы так никогда бы и не узнали, что существует некая художественная связь между этими поздними британскими монетами и их македонским оригиналом. Никто бы просто не догадался, что узор на британских монетах когда-то представлял собой надпись на греческом языке, окружающую человеческий профиль.

Прежде чем мы оставим сравнение с волновым излучением, стоило бы вспомнить еще об одной волне греческой цивилизации, имевшей несколько иное и более неожиданное — а по моему мнению, и значительно более интересное — последствие. Если посмотреть на современный японский шрифт или средневековую китайскую живопись, восходящую, скажем, к периоду династии Сун, то не сразу возникает ассоциация с греческим стилем в искусстве. Действительно, первое впечатление таково, что мы сталкиваемся с искусством, отстоящим от греческого еще дальше, чем от нашего сегодняшнего. И тем не менее если взять какое-либо произведение искусства золотого века Дальнего Востока, скажем, между V и XV веками н. э., то можно провести параллель с движением британских монет последнего века дохристианской эры. То есть мы проследим непрерывную цепь произведений искусства, растянувшуюся назад во времени от II тыс. н. э. и на запад в пространстве от Китая через бассейны Тарима и Окса-Яксарта, Афганистан и Персию, Ирак, Сирию и Малую Азию, пока не достигнем того же пункта в пространстве и времени, к которому нас привели серии монет, а именно к искусству «классического периода» Греции во времена, предшествовавшие поколению Александра Македонского.

И по мере этого движения в кильватере волны японские изображения Будды постепенно, через неощутимые стадии, превращаются в греческие изображения Аполлона.

Но здесь, разумеется, существует очевидное различие между волной, которая начинается в классической Греции и заканчивается британскими монетами, и той другой, что также начинается в Греции того же периода, но заканчивается японским пейзажем и статуей Бодхисатвы. В обоих случаях историческая связь между конечным продуктом и его прототипом неузнаваема до тех пор, пока не встанут на свои места промежуточные стадии; правда, эти две кривые, если воспользоваться математическим термином, совершенно различны по своим свойствам.

В сериях монет мы наблюдаем простой случай вырождения. Искусство становится все беднее, постепенно ухудшаясь по мере удаления в пространстве и во времени от Греции IV века до н. э. Другая кривая, направленная не в Галлию и Британию, а в Китай и Японию, начало имеет сходное. Но по мере того как греческое искусство «эллинистического» и раннего «имперского» периодов распространяется на восток через пространство исчезнувшей империи персов, достигая Афганистана, оно становится все более условным, серийным и безжизненным. А затем происходит нечто, похожее на чудо. В Афганистане это дегенерирующее греческое искусство сталкивается с другой духовной силой, излучаемой из Индии: это одна из форм буддизма — махаяна. И выродившееся греческое искусство, соединившись с искусством махаяны, рождает совершенно новую и в высшей степени творческую цивилизацию — цивилизацию махаянистского буддизма, которая распространилась к северо-востоку через всю Азию, став в конечном итоге цивилизацией Дальнего Востока.

Тут мы сталкиваемся с одним удивительным свойством этих духовных волн. Хотя их естественная тенденция — ослабевать по мере распространения, тенденция эта может быть нейтрализована и преодолена, если сталкиваются и сливаются две волны, излучаемые из различных центров. Слияние греческой и индийской волн способствовало рождению буддийской цивилизации Дальнего Востока. Но существует еще один пример такого чуда, значительно более близкий нам. Та же греческая волна слилась с сирийской, и именно этот союз дал жизнь христианской цивилизации нашего западного мира.

Итак, покончим с нашими сравнениями. Это образный метод, позволяющий несколько ярче представить себе историю различных цивилизаций, но он эффективен только до определенной степени. Если отнестись к этому методу слишком серьезно и не отставить его своевременно в сторону, он может стать препятствием к более глубокому проникновению в историю. Метафорическое приложение законов и процессов мира неживой природы к описанию жизненных процессов, в особенности человеческой жизни, сейчас, видимо, особенно опасно, хотя бы из-за того, что стало чересчур модным. Не так давно опасность грозила совсем с другого конца. Мы привыкли думать о процессах неживой природы антропоморфически, что серьезно мешало прогрессу физической науки, до тех пор пока наконец не был отброшен этот привычный антропоморфический, мифологический подход к явлениям неживой природы. Мне кажется, мы отказались от него окончательно. В физической науке мы тщательно оберегаемся от так называемого патетического заблуждения. Хотя, возможно, в попытках избавиться от «патетического заблуждения» мы непроизвольно и неосознанно впадаем в противоположное, «апатетическое заблуждение», ничуть не менее ошибочное. Поскольку это выглядит и звучит «научно», а все научное сегодня престижно, мы склонны рассматривать людей как бревна или камни, а жизнь в целом — как излучение или поток протонов и электронов. Сравнение может быть удобным, но я уверен, что этот путь ошибочен. Давайте выберемся из привычной колеи и будем говорить о человеческих цивилизациях в человеческих понятиях.