История Англии от Чосера до королевы Виктории - Джордж Маколей Тревельян Страница 12

Во времена Чосера такое положение начало изменяться. С расширением промышленности и торговли появилось большое разнообразие занятий и возрастающее неравенство в денежной оплате труда. Мастер все больше превращался из прежнего «собрата» по ремеслу в предпринимателя, занятого организацией дела и сбытом товаров. Некоторые ученики сами делались мастерами, в особенности «если они женились на дочерях своего мастера». Но в массе ученики могли надеяться сделаться только подмастерьями, и лишь немногие из подмастерьев могли теперь мечтать о том, чтобы подняться до мастера. По отношению к возросшему числу рабочих, занятых в ремесле, число мастеров было меньше, чем прежде. Гармония внутри ремесленной гильдии зиждилась прежде на общности интересов ее членов и на некотором чувстве социального равенства. Но с каждым годом она уменьшалась. Неравенство между «работодателем» и «рабочим» становилось более заметным. Увеличивалось также и различие между богатым мастером-скупщиком и бедным мастером-производителем, который работал с двумя подмастерьями, изготовляя изделия, покупавшиеся первым.

Таким образом, в городах XIV столетия мы встречаем внутри гильдии не только случайные стачки за повышение заработной платы, но в некоторых случаях образование постоянных «гильдий йоменов» для защиты интересов рабочих и для выполнения боевых функций современных тред-юнионов. В некоторых ремеслах и в некоторых городах эти «гильдии йоменов» охватывали также мелких мастеров-ремесленников, враждебно настроенных по отношению к разбогатевшим мастерам, которые совсем перестали заниматься ремеслом и заботились исключительно о сбыте товаров. В некоторых отраслях промышленности торговец и ремесленник-производитель начали отделяться друг от друга; торговец присваивал себе контроль над промышленностью, распоряжаясь ремесленной гильдией или привилегированной «Ливери компани». Ремесленник-производитель – безразлично, подмастерье или мелкий мастер – терял значительную долю своей экономической независимости и попадал в зависимое положение. Управление городом находилось в руках крупного купечества.

Эти экономические и социальные перемены, начавшиеся в XIV столетии, продолжались и в следующую эпоху. Правда, поскольку не было единообразия, всякие обобщения были бы неизбежно неточными. История каждого ремесла и каждого города имеет свои специфические отличия. Однако общая тенденция развития промышленности и торговли во время Столетней войны и войны Алой и Белой розы была именно такой, как она описана выше.

Поэтому во времена Чосера в структуре общества происходили большие перемены. Крепостничество в манорах исчезало, и для ведения сельского хозяйства и торговли появились новые классы. Новые учреждения как в деревне, так и в городе были как бы «привиты» к средневековым. Но в другой огромной области человеческих действий – в религиозноцерковной, с которой в те времена была связана половина жизни человека и его отношений, – реформы существующих учреждений задерживались благодаря упорному консерватизму церковных властей, хотя и здесь также научная мысль и общественное мнение быстро двигались вперед.

Реформа действительно надолго запоздала. Разложение в среде духовенства разоблачалось не только еретиками лоллардами, но и ортодоксами и мирянами, Ленглендом, Гоуэром и Чосером не меньше, чем Уиклифом. «Коррупция», конечно, имела место, но не в этом заключалась суть дела: она имела место и в прошедшие века, но все же церковь осталась цела и невредима. И во времена Чосера она была не более «коррумпирована», чем королевская юстиция, и поведение церковной иерархии было не хуже поведения лордов и их свит. С точки зрения современных моральных норм была «развращена» большая часть средневековых учреждений. Но, в то время как миряне шли в ногу со временем, церковь застыла в неподвижности. Отгородившись каменной стеной своих незыблемых привилегий и неотчуждаемых, все возрастающих богатств, ее руководители не предпринимали никаких шагов к тому, чтобы заставить замолчать громкие голоса морального осуждения и прекратить ропот завистливой алчности, которые поднимались со всех сторон против церкви и ее владений. Миряне во времена Чосера были не только более критически настроены, но и много образованнее и поэтому опаснее, чем во времена Ансельма и Бекета, когда духовенство пользовалось почти полной монополией на ученость. Уиклиф так описывает их тред-юнионистскую политику, которая, по-видимому, была уже весьма развита: «Люди такого ремесла, как свободные каменщики и другие, тайно договариваются, чтобы никто из их ремесла не брал в день меньшую плату, чем они постановят, и чтобы никто из них длительно не делал дополнительных работ, что могло бы помешать заработкам других рабочих его ремесла, и чтобы никто из них не делал иной (работы), кроме обтесывания камня, хотя бы он мог добыть поденной работой 20 фунтов своему мастеру, укладывая камни в стену».

В среде самого духовенства многие были такими же резкими критиками церкви, как и миряне. Оксфордские ученые и немалое число приходских священников, вынужденных отдавать собираемую ими десятину богатым монахам и иностранным прелатам, были сторонниками реформы и даже мятежниками. Больше того, обе спорящие стороны поносили друг друга с невоздержанностью в выражениях, обычной для средневекового спора. Нищенствующие монахи нападали на епископов и светское духовенство, которые отплачивали им с лихвой. В чосеровских «Кентерберийских рассказах» именно нищенствующий монах и церковный Судебный пристав для увеселения компании мирян открывают мошеннические проделки друг друга. Со всех сторон, как в церкви, так и за ее пределами, раздавались нападки на различные чины духовенства.

И все же ничего не было сделано. Преобразование церкви не могло совершиться, подобно преобразованию манора и гильдий, под естественным действием экономических перемен или под простым давлением общественного мнения. Необходимы были административные и законодательные реформы. Но не было административных органов, способных их осуществить, за исключением тех, которые имелись в руках папы и епископов. Папство же, которое так много сделало в предшествующие века, теперь не только не улучшило положения церкви в Англии, но способствовало его ухудшению. Папа использовал свои права для поощрения злоупотреблений, обогащавших римскую курию, хотя все это оскорбляло пробудившуюся совесть строгого пека.

Однако и без поддержки папы английские епископы могли бы кое-что сделать. А епископы во времена Чосера, за малым исключением, были способные, трудолюбивые, весьма почтенные люди. Почему же в таком случае они не попытались произвести хотя бы какие-нибудь реформы церкви?

Главная причина заключалась в их чрезмерной приверженности к мирским делам. Несмотря на то, что епископы оплачивались из церковных доходов, они все свои силы отдавали государственной службе. Вопреки парламентским законам лучшие церковные должности раздавались тайным соглашением между папой и королем. Папа продвигал на многие высшие должности своих иностранных фаворитов, но в виде компенсации, как часть сделки, он обычно предоставлял королю назначение епископов. Таким образом, король оплачивал своих церковных служителей и светских служащих не из государственных налогов, а за счет епископских доходов. Из 25 человек, которые между 1376 и 1386 годами были епископами в Англии и в Уэльсе, 13 занимали высокие светские государственные должности, а несколько других играли крупную политическую роль. Одних епископов посылали за границу в качестве послов в иностранные государства, другие исполняли светские обязанности при сыновьях короля.