Люди и нравы Древней Руси - Борис Романов Страница 12

«Правосудие митрополичье» рисует такую сценку: «А се стоит в суде челядин наймит, не похочет быти а осподарь [у господаря], несть ему вины [это не преступление], но дати ему вдвое задаток [если вернет задаток в двойном размере]; а побежит от осподаря [не вернув задатка], выдати его осподарю в полницу [в полное холопство]. Аще ли убиет осподарь челядина полного, несть ему душегубства [это не преступление убийства], но вина есть ему от Бога [только грех перед Богом]. А закупнаго ли наймита [убьет] — то есть душегубство». ^[48] Здесь перед нами два челядина — полный и неполный. О первом и речи нет, что он может «не похотеть быти у осподаря», — ему остается только тайное бегство, он вечный раб. Для второго вечное рабство уготовано, если только он обратится в бега тайком; а пока у него есть верный способ развязать свою связь с «осподарем» — через суд. Отсюда ясно, что бытовые условия исключали для такого неполного челядина фактическую возможность рассчитывать на добрую волю «осподаря» получить причитающееся и отпустить расплатившегося по задатку челядина. Но из приведенного текста явствует и то, что «осподарь» обычно трактует такого челядина как «полного» — вплоть до убийства. А убийство раба в условиях рабского труда — явление заурядное. Недаром «Заповеди» митрополита Георгия (XI век) наряду с запрещением в Великий пост «седети нога на ногу заложивше» грозили: «Аще кто челядина убиет, яко разбойник епитемью приимет» (это и было наказанием «ему от Бога»). ^[49]

Церковь христианская за века своего существования накопила громадный опыт по части ориентировки в разных общественных ситуациях. На русской почве это должно было сказаться в трезвом и бытовом подходе к решению задач молодого феодального общества со всеми его противоречиями.

Так, вставал вопрос о крещеном челядине: можно ли продать его в руки некрещеного «купца» (покупателя)? Чем реже на первых порах встречался такой челядин, тем категоричнее был ответ: «…крестьяна человека ни жидовину, ни еретику [не] продати», а такого «купца» (купившего христианина и затем продавшего его) «достоит отврещи [отвратить] сего злаго начинания наученьем и наказаньем многым, аще не послушает, яко иноязычник и мытарь имети» (отлучить от церкви). ^[50] Но и продажа «поганым» (язычникам) челядина вообще (независимо от его крещения) тоже осуждалась как грех и сопровождалась лишением причащения на год и присуждением дюжины поклонов на каждой заутрене и каждой вечерне в течение года. ^[51]

Одним из требований к кандидату в священство, дьяконство и даже причетничество было, чтобы это не был человек, который «челядь друча [томил] голодом и наготою, страдою [работой] насилье творя». ^[52] Также и священнику запрещалось принимать «принос» (приношение) «в божий жертвенник» как от «неверных», «корчемников» и «волхвов», так и от «томящих челядь свою гладом и ранами», если они не покаются; и сам священник в личной жизни призывался «строить» дом свой «нетомительно» и «нищих на свою работу без любве не нудить». ^[53]

Особый подход рекомендовался священнику к «несвободным» и в вопросе о посте: «великим людям» в посту не полагалось по вторникам и четвергам «дважды днем ясти», устав разрешал это только «старым и немощным и сиротам и молодым детям», а не «совершеным» (то есть совершеннолетним) и «свободным» (противопоставлено «сиротам»). ^[54] Душегубцев, то есть убийц, церковь карала в зависимости от обстоятельств различными епитимьями; например, даже смерть ребенка, которого не окрестили «небрежением родитель», каралась трехлетним постом «за душегубье». Один священник прямо задал епископу (Нифонту) вопрос: а если «в роботе суть душегубци» (то есть если убийство несвободного случилось во время работы)? Епископ повелел ему «на полы дати» (дать епитимью в половинном размере) и даже «льжае» (легче), и пояснил: «Не волни бо, рече, суть» (ибо не по воле это сделано). ^[55] В XIII веке всякому «исповедающемуся», то есть мирянину, преподавался совет «миловать» «свою челядь»: «…дажь им потребная; наказай же я на добро [учи их добру] не яростию, но яко дети своя». ^[56]

Мотив голодания и холодания дворовой челяди, звучащий в приведенных наставлениях, несомненно отражал подлинную черту жизни «дома» господствующего класса, хотя у Заточника эта черта связывается специально с дурным домоводством «гордой и величавой» жены, которая «дом у мужа своего разоряет и раб своих не удержает» (не бережет, не старается удержать), и рабы «единогласно» про нее говорят: «Дай же Бог той жене спесивой сухотою болеть, что она нас не бережет». ^[57] Но ведь и «злая жена» заняла такое видное место у Заточника потому, что в жизни не была редкостью (и не слушала учительных предостережений церковника).

У нас нет никаких данных судить об успехах этой церковной проповеди непосредственно в массе господствующего класса. Но нельзя сомневаться, что его руководящая верхушка, пытаясь смягчить социальные противоречия, полностью могла опираться на авторитет церкви и пользоваться ее идеологической поддержкой. Два ценнейших памятника социального законодательства XII века — «Устав о закупах» ^[58] и «Устав о холопах», — кодифицированные в «Пространной Правде» и сохранившие нам живые черты бытовой обстановки в сфере трудовой жизни русского народа, явились результатом именно этой церковной политики.

«Задушный человек» (то есть освобожденный перед смертью господина на помин его души раб) еще в церковном уставе Владимира был записан в число «церковных людей». В X веке это было только еще извне принесенное задание, поставленное перед церковниками в их обработке духовных своих детей, но позже, в XII веке, ст. 109 «Пространной Правды», среди других «уроков» (пошлин) установившая урок «от свободы 9 кун» (вариант: «освободивше челядина»), ясно свидетельствует о заметном распространении практики освобождения холопов. Да и замечание Заточника, что, «доброму господину служа» (в XII веке), можно «дослужиться и свободы», самой своей формулировкой подчеркивает моральный, добровольный момент подобного господского акта, и его следует относить за счет церковного воздействия.

Сколько-нибудь четко представить себе формальное отношение к церкви таких освобожденных холопов (как и вообще «церковных людей» в виде нищих, калек и т. п.) возможности нет. Несомненно, однако, что церковь должна была вести твердую линию на пополнение этой своей, хотя бы и резервной армии труда, высматривая все новые категории людей, выбрасываемых из их насиженных гнезд и общественных группировок. «Церковный устав» князя Всеволода Мстиславича (первая половина XII века) среди таких новых категорий наметил одну, имеющую ближайшее отношение к нашему предмету, — это случай, когда «холоп из холопства выкупиться» (несомненно, что его имела в виду и ст. 109 «Пространной Правды» с ее «от свободы 9 кун»). ^[59] Вероятно, этот житейский случай — не просто теоретически мыслимая возможность хотя бы в той прослойке холопства, которая сама вкусила уже эксплуатации в своих интересах холопьего труда («холоп у холопа работает»). Выкуп, существовавший и ранее как средство приобретения рабочей силы, в XII веке вторгся в быт работных людей как способ освобождения — и получил правовое признание в «Пространной Русской Правде» XII века.