Прогулки с Библией - Рафаил Нудельман Страница 12

Все эти факты побудили Нота высказать гипотезу, что указанные книги ТАНАХа образуют единый цикл, принадлежащий одному и тому же автору. Этот цикл Нот предложил называть «Дейтерономистской историей», а ее неведомого автора — «Дейтерономистом» (или сокращенно — D). Разумеется, Нот не мог отрицать, что в этом своде имеются многочисленные вкрапления других авторов. Детальность рассказа о приключениях Давида до его вступления на трон выдает в его авторе человека, близкого к Давиду; многие разделы Книг пророка Самуила (то есть Первая и Вторая книги Царств), по мнению специалистов, принадлежат особому автору. Тем не менее «Дейтерономистская история» в целом демонстрирует почти очевидные признаки того, что она является произведением одного гения.

Этот неведомый автор обработал все доступные ему прежние источники и рассказы таким образом, чтобы они служили раскрытию его центральной идеи, пронизывающей, одушевляющей, организующей и осмысляющей эту грандиозную эпопею национальной истории. Желая утвердить эту идею в сознании единоплеменников, он умышленно приписал ее авторство и авторитет великому Моисею, любимцу Господа. Именно поэтому он предпослал всему своему циклу «предисловие» в виде книги Второзакония. Эта книга была для него главной, важнейшей книгой цикла, где он изложил свое представление о сквозном законе еврейской истории. Возможно, пишет Нот в заключение, это вообще была его единственная собственная книга — во всем остальном цикле он выступал, скорее, как гениальный составитель и редактор, отбирающий и соединяющий чужие источники так, чтобы наиболее ярко и убедительно проиллюстрировать неумолимое действие этого закона в реальной истории еврейского народа.

Кто же был этим загадочным «автором»? Когда он жил? И могло ли быть, что имя столь гениального писателя, создателя грандиозной общенациональной эпопеи, не сохранилось в еврейской истории?

Гипотеза Мартина Нота получила подтверждение и развитие в работах двух других современных исследователей — американцев Франка Гросса и Баруха Гальперина. Эти работы позволили не только установить время создания грандиозного «Дейтерономистского цикла», но и высказать предположение о личности его автора.

В предыдущей главе мы говорили о том, что автор этот подчиняет весь свой цикл доказательству некой общей религиозной идеи: судьбы еврейского народа зависят от исполнения или неисполнения им Господних заповедей. Этот критерий он прилагает и к оценке деятельности различных царей, о которых рассказывает в своих «хрониках». Почти все эти правители получают у автора однообразно-негативную оценку: «И делал он неугодное в очах Господа». И только для двух, как уже сказано, сделано исключение. Это Езекия, правивший в Иудее во времена падения Израильского царства (727–696 годы до н. э.), и его правнук Иосия, время правления которого (640–609 годы до н. э.) непосредственно предшествовало падению самой Иудеи под натиском вавилонян. Об этих правителях одобрительно говорится: «И делал он угодное в очах Господних».

Объяснить эту исключительность политическими успехами обоих царей невозможно: хотя каждый из них пытался проводить независимую политику и предпринимал попытки расширения Иудеи за счет бывшего Израиля, обе эти попытки закончились плачевно: Иерусалим при Езекии был осажден ассирийцами Синаххериба, отступившими только после получения огромной дани и признания зависимости Иудеи от Ассирии, а выступление Иосии против ассирийцев (уже во времена их борьбы с вавилонянами) завершилось гибелью самого царя в сражении при Мегиддо; через четыре года после этого победоносные вавилоняне вторглись в Иудею, а еще через двадцать лет полностью завоевали ее и ликвидировали Давидову династию, которой Яхве, по утверждению автора «Дейтерономистской истории», обещал вечное правление. Последний царь этой династии Седе кия (Цидкиягу) был ослеплен и вместе с основной частью народа отправлен в вавилонский плен, его дети были убиты, а иерусалимский Храм разрушен.

Даже самый патриотически настроенный автор вряд ли назвал бы «угодными Господу» эти несчастливые политические затеи, навлекшие на страну разрушения и беды. Особое отношение Дейтерономиста к Езекии и Иосии явно продиктовано иными причинами. И действительно, в его рассказе о них основное внимание уделяется не столько политическим акциям обоих царей, сколько инициированным ими религиозным реформам. Этот рассказ рисует Езекию и Иосию решительными и последовательными борцами против местных культовых традиций и за централизацию культа Яхве, то есть исполнителями той заповеди, которую особенно настойчиво подчеркивает Второзаконие («Истребите все места, где народы, которыми вы овладеете, служили богам своим, на высоких горах, и на холмах, и под всяким ветвистым деревом… не то должны вы делать для Господа, Бога вашего, но к месту, которое изберет Господь, Бог ваш, чтобы пребывать имени Его там, обращайтесь, и туда приходите, и туда приносите… жертвы ваши»). Это делает понятным, почему Дейтерономист восхваляет именно тех двух царей, которые предприняли религиозную реформу, направленную на такую централизацию.

Г росс обратил внимание на тот факт, что из этих двух любимцев автора Иосия выделен особо. В историческом цикле Дейтерономиста ему отведено поистине выдающееся место. Его религиозным реформам посвящены две полные главы этого цикла (22-я и 23-я во Второй книге Царств). Он постоянно сравнивается с самим Моисеем. Только о них двух в ТАНАХе сказано — и притом подчеркнуто одинаковыми словами, — что они «возлюбили Господа всем сердцем своим, и всей душою своею, и всеми силами своими». Только о них двух сказано — и опять подчеркнуто одинаковыми словами, — что «подобного ему не было прежде его… и после него не восстал подобный ему». Но Гросс подметил и еще одно, вовсе уникальное свидетельство особого внимания Дейтерономиста к личности Иосии. Речь идет о пророчестве, произнесенном за 300 лет до воцарения этого правителя Иудеи, еще во времена первого израильского царя Иеровоама. Тот, едва отделившись от Иудеи, воздвиг — в противовес иерусалимскому Храму — собственные святилища в Вефиле и Дане. Третья книга Царств, рассказывая об этом событии, внезапно прерывает свое повествование, дабы сообщить, что в этот момент «человек Божий пришел из Иудеи в Вефиль… и произнес слово Господне, и сказал: жертвенник! жертвенник!., вот, родится сын дому Давидову, имя ему Иосия, и принесет на тебе в жертву священников высот… и человеческие кости сожжет на тебе» (Третья книга Царств, 13:1–2).

Это прямое называние имени будущего царя и само по себе уникально: ему нет аналогов во всем ТАНАХе. Но еще более поразительно, что спустя несколько десятков страниц (и, как уже сказано, спустя триста лет), уже в Четвертой книге Царств, рассказывая о временах Иосии, автор специально упоминает об исполнении древнего пророчества: «Также и жертвенник в Вефиле, высоту, устроенную Иеровоамом… он разрушил… и взял кости из могил, и сжег на жертвеннике… по слову Господню, которое провозгласил человек Божий, предрекший события сии» (Четвертая книга Царств, 23: 15–16). С помощью этой, явно продуманной связки Дейтерономист представляет еврейскую историю от времен Иеровоама до эпохи Иосии как предвестие религиозных реформ этого последнего.

Все эти детали побудили Гросса еще в 1973 году предположить, что автор «Дейтерономистской истории» жил и творил именно во времена Иосии и был страстно заинтересован в успехе его религиозной реформы, считая ее (в общем духе своего понимания законов еврейской истории) судьбоносной для еврейского народа. Однако другой американский исследователь, Эрнест Райт, подверг эту гипотезу резкой критике. Он указал на тот факт, что в «Дейтерономистской истории» изложение доведено до гибели Давидовой династии, а это не согласуется с проходящим сквозь все книги этого цикла утверждением, будто Господь обещал «дому Давида» вечное правление. Критика Райта побудила Гросса уточнить свою гипотезу. В последующих работах он предположил, что у «Дейтерономистской истории» было два автора. Первый действительно жил во времена Иосии, когда еще не были ясны ни судьба затеянной царем религиозной реформы, ни судьба самой Давидовой династии, второй же, по мнению Гросса, дописывал печальный конец этого цикла уже в вавилонском плену, не очень заботясь (в силу трагических обстоятельств) о том, чтобы согласовать и «причесать» весь текст под одну гребенку.