Друиды Русского Севера - Евгений Лазарев Страница 12

Применительно к теме этой книги очевиден главный «подводный камень», возникающий на пути исследователя. Коль скоро постулируется существование этнолингвистической общности, ее хочется четко локализовать — и географически, и хронологически. А потом уж проследить пути миграции потомков этого пранарода и взаимодействия между ними. Для нескольких последних тысячелетий археология довольно убедительно воссоздает картину подобных миграций. Но недаром археологи честно отказываются соотносить большинство археологических культур (даже сравнительно недавних) с конкретными этносами: материалов раскопок для этого, как правило, недостаточно.

Так что же: археология не может помочь в реконструкции арктической протоцивилизации? Ничего подобного; может, и очень существенно. Только нужно, обращаясь к далекому прошлому, отрешиться от концепции замкнутого этноса. Она «работает» лишь в весьма специфических условиях — скажем, применительно к Северному Кавказу последних одного-двух тысячелетий, когда население двух соседних долин, разделенных труднопроходимыми горными хребтами, действительно быстро становилось двумя разными народами. Жили эти люди уже в условиях железного века с его сравнительно высоким уровнем кустарного производства и именно поэтому обеспечивали свой замкнутый социум всем необходимым.

Но в условиях другой системы хозяйства, требующей более значительных пространств, подобной замкнутости просто не могло быть. Допустим, для Новгородского Севера, обратившись всего лишь на какую-нибудь тысячу лет назад, чрезвычайно трудно понять по археологическим данным, кто жил в том или ином конкретном селении: славяне или финно-угры? Уровень материальной культуры простых селян был практически одинаков; население говорило, скорее всего, и на русском, и на протокарельском или древнепермском…

А в эпоху палеолита? Население тогда было малочисленным, но при этом сезонные перекочевки на сотни километров были делом привычным. В известном смысле эти условия были сходны с теми, в которых ныне живут народы Крайнего Севера, хотя многие исследователи отмечали черты деградации применительно к последним векам и тысячелетиям (что в принципе само по себе позволяет предполагать в далеком прошлом существование более высокой протоцивилизации). Нас не удивляет, к примеру, что крайне немногочисленные родственные друг другу народы самодийской языковой общности (ненцы, энцы, нганасаны, селькупы) населяют сейчас огромную территорию — практически от Таймыра до Лапландии. Нетрудно представить, что в далеком прошлом этнолингвистическая общность могла охватывать значительно большую часть Северного полушария — возможно, всю циркумполярную зону.

У скептика наверняка возникнет вопрос: можно ли именовать цивилизацией культуру «примитивных» охотников Севера? Ну, во-первых, условия жизни на Севере в прошлом могли быть более благоприятными. Во-вторых, исследователи палеолитической экономики (вовсе не ангажированные в плане гиперборейской теории) отмечают, что, по крайней мере, в некоторые периоды эта экономика позволяла достичь самого настоящего изобилия! Кстати, латинское по происхождению слово «примитивный» в европейских языках (primitivus, primitive etc.) часто совершенно правильно применяется в своем исходном значении — «изначальный»…

Итак, не стоит искать прародину всей северной протоцивилизации в окрестностях какого-то одного города или села (среди краеведов подобные попытки, увы, иногда имеют место). Но во времени эту протоцивилизацию локализовать все-таки необходимо, несмотря на то, что древние культуры были гораздо стабильнее, традиционнее современных (это подтверждается этнографией народов Севера).

И вот тут пришла пора обратиться к той теории, о которой уже упоминалось выше и на которую косвенно намекает название этой главы. Дело в том, что «Вавилонская Башня» — это название грандиозного, единственного в своем роде проекта в области сравнительного языкознания. Проект создавался выдающимся отечественным лингвистом С. А. Старостиным (1953–2005) и его сподвижниками: С. Л. Николаевым, А. Ю. Милитаревым, А. В. Дыбо, О. А. Мудраком… Продолжая традиции классиков московской школы лингвистической компаративистики В. М. Иллич-Свитыча (1934–1966) и А. Б. Долгопольского, создатели проекта поставили перед собой увлекательную и сложную задачу выявления древнего родства языков, которые сейчас довольно сильно отличаются друг от друга.

Собственно говоря, уже в XIX веке была проделана большая работа по сравнительному изучению индоевропейских (индогерманских, как тогда говорили) языков: санскрита (его еще немецкие романтики считали изначальным языком человечества), древнегреческого, латыни, авестийского языка, германских и славянских языков. Сходство их подчас кажется удивительным и понятным даже не специалисту. Скажем, на латыни двухтысячелетней давности не так уж сложно при желании составить фразу, звучащую почти по-русски: Меа mater sedet domi — «Моя мат[ер]ь сидит дома». «Полнолуние» и «новолуние» на латинском звучат как plenilunium и novilunium…

Получают распространение в лингвистике и парные сопоставления слов из вроде бы совсем уж разных языков. Например, А. Б. Долгопольский приводил в свое время такой пример, хорошо понятный и неспециалисту: minu nimi — это «мое имя» по-фински; звучит почти как индоевропейское, английское my name… Конечно, в отдельных случаях такие сближения объясняются заимствованиями (применительно к русскому языку о них в последние годы пишут довольно часто). Но далеко не всегда. Есть сфера так называемой базисной, основной лексики, которая очень устойчива и меняется крайне медленно. Русский язык, допустим, легко заимствовал такие слова, как «революция» или «прогресс», но вот «камень» и «вода» почти не изменились со времен общеславянского языкового единства.

Так не означают ли факты сходства в базисной лексике то, что различные языковые семьи состоят друг с другом в дальнем родстве, происходят от общего корня? В 1931 г. датский лингвист Хольгер Педерсен предположил такое родство для языков индоевропейских, уральских, алтайских, семитских и эскимосско-алеутских. Их праязык он назвал ностратическим (от латинского noster, наш). Так родилась ностратическая гипотеза, которая три-четыре десятилетия спустя стала глубоко обоснованной теорией — благодаря трудам московской лингвистической школы в лице прежде всего В. М. Иллич-Свитыча и А. Б. Долгопольского. Они обосновали генетическое родство шести языковых семей: индоевропейской, уральской (финно-угры и самодийцы), алтайской (тюрки, монголы, тунгусо-маньчжуры), семито-хамитской, картвельской (большинство этносов Грузии и их диалектов), дравидийской (доарийское население Индии). А ведь это почти все языки Северной и Западной Евразии и Северной Африки!