Австро-прусская война. 1866 год - Михаил Драгомиров Страница 12

Правда, у пруссаков допускается и пальба рядами, но, во-первых, скорее как исключение, и, во-вторых, не все то хорошо, что принято у пруссаков.

Итак, пруссаки поняли, что частая стрельба мыслима только за минуту, много за две до свалки, и, как показало дело, добились мирным обучением того, что этот принцип, за весьма редкими исключениями, получал и в бою самое строгое применение.

В прусском обучении стрельбе обращает на себя внимание и другое обстоятельство: именно понимание того, что боевой выстрел должен быть по возможности быстр, т.е. что прицеливание солдатское должно сделать более охотничьим, и терять на него времени возможно менее. Достигли они этой цели при помощи подвижных и так называемых выскакивающих мишеней. Мне кажется, что при помощи первого средства ускорение прицеливания достигается менее действительно, нежели при помощи учений с боевыми патронами. Но рациональность употребления выскакивающих мишеней в частях, в которых одиночная стрельба должна быть доведена до возможной степени совершенства, не подлежит никакому сомнению.

Обучение фехтованию запечатлено у пруссаков сильной дозой педантизма и перевесом оборонительного элемента над наступательным, и потому едва ли может представить много поучительного.

Применение к местности преподается по известной методе Вальдерзее. В основание ее положены два совершенно рациональные начала: 1) рассыпному строю следует обучать исключительно на местности пересечённой, ибо обучение ему на ровной местности совершенно извращает верные о нем представления; 2) обучать следует одинаково и пассивному, и активному применению на местности, т.е. укрытию за препятствиями и ловкому их преодолению. Но осуществление этих начал является опять в национальном костюме, т.е. запечатлено излишней определительностью правил и приемов. Слова нет, если солдат молод и недолго остается на службе, то, может быть, эта точность и необходима; но едва ли не было бы лучше полагаться в этом на здравый смысл человека более, нежели на совершенство выучки. Успех последней кампании не служит еще этой системе оправданием, по той причине, что если подобная регламентация отдела, в высшей степени прихотливого, и стеснила личную предприимчивость пруссака, то это не могло обнаружиться слишком вредно при столкновении с неприятелем, не имевшим никакой предприимчивости. Не должно забывать, что для успеха в борьбе требуется не полное отсутствие недостатков в армии, а только меньшее число их, чем у неприятеля.

Сколько могу судить, нехороша в этой системе и чрезмерная забота об укрытии, ибо она в отдельном человеке может пойти гораздо дальше, чем можно и должно во время боя, если на это укрытие слишком налегать в мирное время.

В способности переносить лишения прусская пехота показала себя превосходно в нравственном смысле: солдат был бодр и весел, не раскисал; но материально он не был к этому достаточно подготовлен, да и не мог быть, ибо, по прусской системе организации, войска не делают больших передвижений в мирное время; притом же солдат слишком молод.

Прусская кавалерия подготовлена преимущественно для сомкнутого боя, но в одиночном едва ли ловка, что знают и сами пруссаки, хотя, конечно, прямо в этом не сознаются. В сторожевой службе она показала себя недурно, в боевой вполне удовлетворительно, в сбережении лошадей тоже. Правда, потери в последних были довольно значительны, но это произошло отчасти от продолжительных маршей. Эскадроны в начале кампании имели по 17 рядов; к концу же в линейной кавалерии осталось по 14 и 13 рядов, а в легкой —

11. ^[5] Лошади к концу кампании остались в хорошем теле, разумея, конечно, под телом не жир, а мускул и крепкое мясо.

Прусская артиллерия стреляла метко, маневрировала хорошо; материальная ее часть в превосходном состоянии; но есть расположение придавать потере орудий слишком большое значение, и убеждение, что, при нынешней дальности и действительности, артиллерия может и не сопровождать другие роды оружия беспрерывно, а оставаться самостоятельно на задних позициях, содействуя оттуда пехоте и кавалерии.

Отдел образования, в наше время весьма важный — посадка на железные дороги — у пруссаков находился перед войною в блистательном состоянии: достаточно сказать, что батальон или эскадрон садится и выходит не более как в четверть и самое большее в полчаса. Для оценки этой быстроты по достоинству достаточно заметить, что для неумелой части, особенно кавалерийской, на эту операцию потребно не менее двух часов. Достигнуто было это тем, что и в мирное время передвижения войск делались не иначе, как в условиях военного времени: от железнодорожного ведомства требовали, чтобы перевозка была совершаема не в раздроб, а целыми строевыми частями; а от войск — чтобы садились и высаживались быстро.