Жизнь графа Дмитрия Милютина - Виктор Петелин Страница 12

На первых порах Милютины разместились у любимой бабушки, у тещи, на Владимирской, недалеко от отца и братьев, живших в доме барона Фредрихса. После радостных встреч и объятий наступило время и подумать о печальной судьбе отца, все время работавшего для детей, для их благополучия, а тут получилось так, что он оказался без места и без средств к существованию, жил на попечении сына, Николая Алексеевича. А ведь был еще Владимир, студент Петербургского университета, гимназист Борис, которые тоже требовали внимания и материальных забот.

Николай Алексеевич в первые же встречи рассказал, что работа в департаменте подорвала его здоровье, ему нужен был заграничный отпуск и лечение минеральными водами. Собирался выехать, как только наступит потепление. Да и сестра Мария Алексеевна Авдулина тоже мечтала поскорее уехать лечиться за границу, но ее муж Сергей Алексеевич Авдулин, чиновник Министерства иностранных дел, вел слишком широкий образ жизни, вращался в высшем свете и расстроил свое состояние: не было средств для совместной поездки за границу. Все это неожиданно и вдруг обвалилось и на головы Дмитрия Алексеевича и Натальи Михайловны. А тут еще нужно было найти удобное помещение для жилья…

«Первые дни по приезде в Петербург, – вспоминал Милютин, – были для меня чрезвычайно хлопотливы и утомительны: я должен был представляться начальству, делать визиты знакомым и родным (дяде графу Павлу Дмитриевичу Киселеву и тетке Варваре Дмитриевне Полторацкой), искать квартиру и в то же время приниматься за дело совершенно новое для меня – преподавание в Военной академии. Могу сказать, что голова шла кругом».

Побывал у военного министра князя Чернышева, у генерал-квартирмейстера Берга, которые оба чуть ли не в один голос упрекнули Милютина за «бегство» с Кавказа, а директор канцелярии Военного министерства генерал-адъютант Анненков «прямо произнес приговор», что в конфликте начальника и подчиненного всегда виноват подчиненный. Добродушно встретили визиты Милютина вице-директор канцелярии барон Вревский, директор академии генерал-адъютант Иван Онуфриевич Сухозанет (1788–1861), вице-директор генерал-лейтенант Карл Павлович Ренненкампф (1788–1848), которые просят подполковника как можно быстрее приступить к лекциям по военной географии. Прочитав лекции своих предшественников и отметив в них много недостатков, Милютин начал заново готовиться к лекциям.

Представившись начальству, Милютин стал искать жилье. Вскоре он нашел, по его словам, «очень скромное, как раз по нашему тощему карману и, разумеется, в дальней части города». «Крошечный деревянный флигель» располагал тремя комнатами: столовая, гостиная, кабинет; в мезонине с двумя окнами, одна на улицу, другая во двор – спальня и детская. За двором – палисадник. Наталья Михайловна «приискала прислугу и обзавелась всем необходимым».

В академии почти ничего не изменилось, профессора остались на своих кафедрах. Порядки и дисциплина остались такими же строгими, как и были. В начале апреля 1845 года Милютин прочитал свою первую лекцию о Пруссии.

Из преподавателей академии Милютин близко сошелся с профессорами князем Николаем Сергеевичем Голицыным (1809–1892), военным историком, преподававшим стратегию и военную историю, с геодезистом Алексеем Павловичем Болотовым (1803–1853) и старым другом Федором Горемыкиным. Милютин охотно бывал у них, находя в их пристанище «радушный прием и приятную серьезную беседу».

В конце мая Николай и Мария уехали за границу лечиться. Перед отъездом Дмитрий и Николай, уединившись после торжественного прощального обеда, долго беседовали о политике, о литературе и искусстве, о деловых перспективах.

– Я много слышал о работе вашего департамента, – сказал Дмитрий Алексеевич, – извлек кое-что полезного из вашей работы. Вроде бы вновь приготовлен манифест об освобождении крестьян.

– Нет, проекты носятся по стране, но ничего дельного не предполагается, лишь полуреформы, старая аристократия против…. Император ничего не может поделать, – с грустью сказал Николай, давно мечтавший, как и Дмитрий, об отмене крепостного права.

– А Лев Алексеевич Перовский? Ничего не делает для этого раскрепощения? Ведь я слышал, о нем хорошие слова говорят…

– Этот наш министр внутренних дел – величайшая редкость, он смотрит у нас, чтобы русские купцы не мошенничали, наблюдает за весами, за мерами, без чего купцы не могут торговать, не могут жить, как без воздуха. Он смотрит туда, куда нужно, он как бы соблюдает и отстаивает народные нужды. Наш министр лишь выполняет свой долг, а из этого делают нечто вроде чуда, а ведь еще Пушкин говорил, что наши министры, наши государственные деятели больше думают о великих идеях, глубоких теориях, обширных и бесконечных видах, а меньше всего о пользе народа… Ведь в России есть нечего, воры-чиновники грабят повсюду… А Лев Алексеевич – крепостник, как и многие окружающие императора.

– А правосудие, как известно, безмолвствует, как не было его, так и нет, – в сердцах сказал Дмитрий Алексеевич, – ведь и в армии число воров все растет и растет. Был я совсем недавно у графа Павла Дмитриевича Киселева, как ты знаешь, министра государственных имуществ с 1837 года, так он рассказывал, как он мучается с еврейским вопросом. Николай Первый то и дело что-то придумывал, он остерегался ловкости евреев втираться в любое дело, назначил рекрутскую повинность для них, трехгодичный срок для их выселения из западных губерний, запретил евреям проживать в корчмах и харчевнях, содержать почтовые станции, но за ними оставалось право содержать само винокурение в великорусских областях, пока не усовершенствуются в оном русские мастера. Но русские мастера почему-то так и не усовершенствовались в оном. Так что все это и продолжалось под еврейским контролем.