Маршалы Наполеона Бонапарта - Яков Нерсесов Страница 12

Кстати, отсутствие единоначалия у пруссаков после выхода из строя всех фридриховских «орлов» привело к тому, что боем руководили штабные офицеры, причем каждый согласно своим представлениям о происходящем. Как результат, разнобой в приказах привел к тому, что многие прусские части так и остались вне поля сражения – 2/5 сил пруссаков вообще не приняли участия в мясорубке под Ауэрштедтом…

В 11 часов противники одновременно получили подкрепление: подошли дивизии Морана и принца Оранского. Но если пехота Морана была полностью брошена на усиление левого фланга французов, то запоздалый подход свежей дивизии принца Оранского, введенной в бой по частям и в разных местах, а не концентрированно на самом слабом, левом, фланге обороны Даву, не смог принести перелома в сражении. У пруссаков вообще была слабо развита поддержка одного рода войск другим: пехоты кавалерией, кавалерии пехотой, не говоря уж об артиллерийском огне. В этом они сильно уступали французам. К тому же король так и не кинул в бой свой последний резерв – 14 батальонов гренадерской пехоты, 5 эскадронов черных гусар и 3 батареи: он считал, что перед ним главные силы врага во главе с самим Наполеоном.

После полудня Даву перешел из обороны в общее контрнаступление всеми своими тремя дивизиями, построив их в виде полумесяца рогами вперед. Основная масса прусской армии оказалась внутри вогнутой части французского построения, и началась кровавая бойня. Хотя немногочисленная артиллерия Даву громила врага с убийственного расстояния пистолетного выстрела, пробивая в его пехотных рядах целые просеки, прекрасно вымуштрованные прусские гренадеры раз за разом стойко смыкали свои ряды. Массированные атаки прусской кавалерии неистового Блюхера (под ним уже убило двух лошадей), лишенные огневой поддержки многочисленной, но разрозненно действовавшей артиллерии, разбивались о пехотные каре Морана, Фриана и Гюдена.

Когда Гюден бросил остатки своей дивизии в последнюю отчаянную лобовую атаку, а шедшие на флангах Моран с Фрианом одновременно начали обход врага каждый со своей стороны, грозя выдвинуться в тыл, король Фридрих Вильгельм наконец понял, что именно ему придется принять решение об отходе. Он отдал приказ отступать, надеясь на успешное соединение с силами Гогенлоэ и Рюхеля, чьи войска он считал нетронутыми. (На самом деле в тот же день их уже разгромил Бонапарт под Йеной!) Но организованного отступления, несмотря на старания храбреца Блюхера, отчаянно проклинавшего своего малодушного короля, не получилось, и пруссаки побежали. В панике бросилась спасаться даже свита монарха, кинув его на произвол судьбы.

Ауэрштедт – один из редких случаев, когда численно более слабый противник нанес поражение более сильному (по меньшей мере, вдвое) неприятелю. Даву смог удержать своих людей на поле боя, лишь появляясь повсюду лично. И в течение целого дня, пока Наполеон и остальные маршалы громили пруссаков под Йеной, Даву галопом носился от каре к каре, призывая солдат стойко держаться, пока не придет подмога. Его мундир был черен от порохового дыма, треуголка сбита с головы вражескими пулями. Он потерял 7 тыс. убитыми и ранеными (только офицеров полегло 258 человек), но победил. Подтвердили свою репутацию блестящих дивизионных командиров Моран, Фриан и Гюден (последний, правда, потерял 40 % солдат и офицеров). Все трое получили во французской армии престижное прозвище Бессмертные.

Между прочим, когда после победного сражения под Йеной Наполеон вернулся к себе в ставку, в трактир, то был удивлен докладом штабного офицера маршала Даву. В донесении утверждалось, что последний разбил в сражении при Ауэрштедте главную прусскую армию. «У нашего маршала, очевидно, двоится в глазах!» – оборвал посланца усталый император. Однако вскоре он понял, что на самом деле именно ему выпало сражаться со вспомогательными силами пруссаков…

Сам Наполеон так писал Даву, поздравляя его с выдающейся победой: «Мой кузен! Битва при Ауэрштедте – один из самых прекрасных дней в истории Франции! Я обязан этим днем храбрым солдатам 3-го корпуса и их командиру! Я очень рад, что это вы!» Высоко оценив победу Даву, Наполеон прозвал его корпус «мой десятый легион» (взяв за пример знаменитый 10-й легион Цезаря). По другой версии, сам Даву браво отрапортовал императору: «Государь, мы – ваш десятый легион. Всегда и везде мы будем для вас тем, чем для Цезаря был 10-й легион».

А. Ш. Г. Верне. Наполеон на поле Аустерлица. Литография. Начало XIX в.

Так и не получив поддержки от явно не торопившегося к месту боя 1-го корпуса маршала Бернадота, Даву не только устоял против огромных сил противника, но и разгромил их наголову: пруссаки потеряли 10 тыс. убитыми и ранеными, 3 тыс. пленными и 115 пушек. Остатки разбитой армии неприятеля были отброшены на дорогу на Веймар, по которой уже бежали разгромленные под Йеной полки Гогенлоэ. Сам Даву и его до предела уставшие солдаты были не в силах продолжать преследование. Когда части Великой армии триумфально вступили в Берлин, их шествие возглавляли победители при Ауэрштедте.

Кстати, если большинство из 26 наполеоновских маршалов предпочитали разбираться с противником на месте, блестяще владея тактикой боя, то Даву – лучший среди них стратег – мог сутками методично разрабатывать планы предстоящей кампании. За высочайший профессионализм и строгость, настойчивость и нешуточное чувство долга, стойкость и непоколебимость он по праву получил прозвище «железного маршала».

После победы над Пруссией Даву принимает участие в так называемой Польской кампании Наполеона 1807 г. Как и прежде, он командует 3-м корпусом, проявляет себя в боях у Чарново, Голымина и Гейльсберга. А 8 февраля 1807 г. на заснеженной равнине близ Прейсиш-Эйлау его «десятому легиону» была поставлена задача атаковать левый фланг русской армии и совместно с корпусом Нея, который должен был напасть на правое крыло русских, окружить армию врага. В ходе наступления Даву удалось сломить ожесточенное сопротивление противника и заставить его отойти. Весь левый фланг русских вынужден был развернуть свой фронт на 90 градусов. Даву перерезал важнейшую дорогу, ведущую на Фридланд. Русские солдаты, стоящие перед Эйлау в центре, отчетливо слышали, что бой идет у них в тылу. Если бы в это время действия Даву поддержал Ней, катастрофа стала бы неизбежной. Русское командование перебросило против Даву артиллерию с правого фланга, а прибытие на поле боя прусского корпуса Лестока окончательно остановило наступление французов, и корпус Даву начал пятиться. Русские перешли в контратаку, и полки «железного маршала» бодро покатились назад – на исходные позиции. Теперь уже положение Даву стало опасным. Ни Ней, ни Бернадот так и не подошли. Маршал понял, что сейчас его долг – стоять насмерть. В страшной мясорубке, в февральский мороз и вьюгу, близорукий Даву, потерявший свои бесценные очки, бешено потрясая маршальским жезлом, ранее никогда не срывавшийся на крик, орал отступавшим солдатам: «Храбрецы умрут здесь, а трусы отправятся подыхать в Сибирь!» Грозный окрик в духе «Сукины дети! Стоять и умирать!» возымел действие, и остатки 3-го корпуса остались на поле боя, не отступили ни на шаг, несмотря на отчаянные попытки противника. Схватки и стрельба на участке корпуса Даву продолжались до 9 часов вечера. Затем бой стих. Как и при Ауэрштедте, его образцовый корпус понес огромные потери. Справедливости ради скажем, что тогда все наполеоновские маршалы (кроме блестяще проявившего себя «короля храбрецов» Мюрата), да и сам Бонапарт, оказались не на коне: им всем посчастливилось, что битва закончилась практически вничью.