Рафаэль - Александр Махов Страница 12

Во время наездов в свои загородные владения дед Санте иногда брал с собой смышлёного внука. В долину вела утрамбованная дорога, обсаженная по обеим сторонам пиниями. Это был настоящий праздник, когда перед любознательным ребёнком, росшим в городе, открывался неведомый мир живой природы с её запахами, звуками и диковинными растениями, названия которых хорошо были известны деду. Несмотря на одышку он то и дело нагибался, чтобы сорвать былинку или цветок, поясняя внуку их назначение.

— Запомни, внучек, — говорил дед, — это наша родная земля и здесь твои корни. Дорожи ими и знай, что без корней не вырастет ни одна травинка на лугу и не взрастёт ни одно деревце в лесу.

Внук запомнил наставления деда и позже подписывал свои работы Raphael urbinas. А однажды зимой, когда земля покрылась скользкой коркой льда и выпал редкий для тех мест пушистый снег, дед смастерил ему салазки, чтобы кататься с горок. Не обошлось без шишек и синяков, вызвавших причитания и охи тёток, которые посчитали подобную забаву уделом уличных мальчишек, которые не чета их племяннику из рода Санти. Они постоянно кичились близостью семейства ко двору, хотя сами ничем не отличались от соседских кумушек, занятых домашними делами и пересудами. Но уж больно велико было желание чем-то выделиться и не походить на всех остальных.

Слушая их причитания и посмеиваясь в усы, дед Санте рассказал ворчливым дочерям и внуку такую историю:

«Жила-была тень, обыкновенная и ничем не примечательная. Когда восходит солнце, она тут как тут появляется на свету. Однажды она погналась за человеком, идущим по дороге, чтобы стать непохожей на остальных своих подруг, порождаемых деревом, забором или одиноко стоящим столбом. После полудня тень стала расти и удлиняться, а ближе к закату настолько переросла человека, что непомерно возгордилась.

— Глядите все, какая я рослая! — воскликнула она. — Я выше человека! Пусть оглянется и увидит, что по сравнению со мной он неприметный карлик.

А человек шёл своим путём и не слышал болтовни хвастуньи. Как только солнце село, тени и след простыл, а человек так и не заметил исчезновения назойливой спутницы».

Выслушав притчу, тётки недоумённо пожали плечами.

— Папаша, — спросила одна из них, — а к чему вы рассказали нам эту небылицу?

— А вы пораскиньте-ка мозгами, — ответил он. — В любой притче есть намёк и кое-что поучительное для неразумных, которых так и подмывает хоть чем-то выделиться от остальных.

Дед дружил с хозяином соседней кузницы, перед которой обычно у коновязи стояли фыркающие лошади, отгоняя хвостами слепней. Здесь Санте иногда одалживал дрожки с послушной лошадью для своих загородных поездок. Он любил захаживать в кузницу с внуком, который с интересом наблюдал, как из огнедышащей печи щипцами вытаскивают раскалённые до бела болванки и сразу же окунают их в бочку с водой, а те недовольно шипят и грозно выпускают пар. Под ударами молота о наковальню веером разлетаются искры, и в руках ловких кузнецов эти железяки превращаются в сверкающие сталью мечи, шпаги или подковы. Здесь же выковывались ажурные решётки для окон, дверные кольца и молотки, настенные факелодержцы и прочие изделия самых затейливых форм. Размеренные удары молота и чёткие движения мастеровых производили на ребёнка неизгладимое впечатление. В его сознании укоренялась мысль, что любая кованая вещь в кузнице или картина в отцовской мастерской получается только благодаря умению, сноровке и терпению.

Старый Санте научил внука держать в руке молоток, исподволь прививая ему любовь к труду, о чём, будучи взрослым, Рафаэль не раз с благодарностью вспоминал. На любой житейский случай у деда Санте всегда была наготове присказка или народная притча. Однажды после посещения кузницы он рассказал Рафаэлю такую историю:

«Как-то под вечер в кузницу невзначай залетел обычный тряпичный мяч. Больно ударившись о наковальню, он жалобно запричитал:

— За что мне выдалась такая доля? Все пинают меня чем ни попадя, не оставляя в покое!

— Тебе ли жаловаться на судьбу, — промолвила в ответ наковальня. — По мне дни напролёт так бьют тяжёлым молотом, что искры сыплются из глаз.

Посетовав на свою несчастную судьбу, они решили обратиться за помощью к кузнецу, который собирался было закрыть мастерскую.

Добрый человек, — взмолились они в один голос, — ты способен творить чудеса как волшебник. Так сделай же, чтобы никто нас больше не обижал!

Выслушав их жалобу, кузнец ответил:

— У каждой вещи и любого живого существа на земле своё назначение. Разве это не чудо, когда молот бьёт по наковальне, а из бесформенного куска раскалённого железа получаются нужные людям орудия труда: серпы, косы, лопаты и заступы? Из того же куска железа можно выковать острые мечи и пики, чтобы защищаться от врагов.

Оба слушали затаив дыхание. А человек, сняв передник, вытер им руки и добавил:

— А сколько радости приносишь людям ты, такой с виду неказистый мячик. Играя с тобой, даже взрослые веселятся, как дети. Так что не сетуйте на судьбу и делайте то, к чему вы оба призваны».

Вряд ли Санте знал, что рассказанные внуку забавные истории и притчи, ставшие народными, когда-то сочинил работавший в Урбино и в соседнем Римини один мудрец по имени Леон Баттиста Альберти, писавший не только мудрёные трактаты о живописи, но и забавные истории, которые были интересны и взрослым, и детям. Когда деда не стало, взрослые, решившие пощадить психику впечатлительного мальчика, сообщили ему, что дед Санте, мол, уехал надолго по делам. Выполняя волю покойного, дети похоронили отца в родном Кольбордоло, где были могилы его жены и родителей. Но Рафаэль долго не мог понять, почему любимый дед уехал утром, не разбудив его и не попрощавшись. Поездки с ним на приволье, когда он узнавал от деда много нового о жизни цветов, растений и птиц, равно как и занимательные рассказы, истории и притчи навсегда остались в памяти как самые светлые воспоминания детства.

Жизнь продолжалась, и подросшего Рафаэля уже не устраивали стены родительского дома и всё сильнее манила улица, где соседские ребята на лужайке за церковью Святого Франциска играли в любимую забаву местной детворы aita — некое подобие лапты. Но присоединиться к их шумной компании он не решался, испытывая робость. Его отталкивали их крики вперемежку с грязными словцами типа cazzo, culo, coglione… В них было что-то дурное, гадкое. Он рано понял, сколь велика сила слова, способного ободрить и жестоко обидеть.

Читать он научился лет с пяти, и вскоре его отвели в школу к известному в городе учителю грамматики и словесности Франческо Вентурини, ученику великого мантуанского педагога Витторино да Фельтре. Учитель сразу обнаружил в красивом смышлёном школяре незаурядные способности вкупе с потрясающей памятью. Но нельзя сказать, что учёба давалась Рафаэлю легко. Он недолюбливал скучные уроки грамматики, особенно правописание, зато с увлечением слушал наставника, когда тот зачитывал и пояснял главы из «Истории от основания Рима» Тита Ливия, а со временем приступил к чтению и разбору отрывков из «Илиады» Гомера, «Золотого осла» Апулея, опуская некоторые скабрёзные места. Рафаэля, как и остальных ребят в классе, особенно забавляли весёлые рассказы о похождениях бравого Тримальциона из «Сатирикона» Петрония. В них было много поучительного, на что старался обратить внимание учитель, поясняя, что всё в мире взаимосвязано и ничто не проходит бесследно.