Диктатор Одессы. Зигзаги судьбы белого генерала - Максим Ивлев Страница 12

По долгу службы, как солдат и часовой, не имеющий права оставлять своего поста, я объявляю Вам, что я по-прежнему остаюсь Командующим Сибирской Армией.

Приказываю Вам в дальнейшем руководствоваться тем, что укажет честь и совесть офицера и гражданина.

Командующий Сибирской Армией генерал-майор Гришин-Алмазов» ^[18].

Вот как пишет об этом в общем-то благожелательно настроенный к нему управделами ВСП Георгий Константинович Гинс:

«Указ об увольнении Гришина был подписан. Уволен был без прошения, без назначения на какую-либо другую должность человек, которому Сибирское Правительство адресовало специальную грамоту с признанием его заслуг... Несколько дней было заполнено борьбой, возникшей на почве отставки Гришина. Административный Совет понял политическую опасность такого произвола со стороны правительства, которое и не подумало спросить мнения своих ближайших сотрудников, разделявших с ним и труды, и риск начатого дела...

Поздно ночью к моей квартире подъехал автомобиль. Раздался звонок. Гришин-Алмазов просит меня к себе. Ворча на судьбу политического деятеля, не знающего покоя ни днем ни ночью, но чувствуя неловкость отказа человеку, которого удаляют, я решил поехать.

У Гришина я встретил Михайлова, Пепеляева (покойного премьера) ^[19] и Павловского (как оказалось потом, авантюриста, выдававшего себя за представителя Франции). Гришин объяснил мне, что он находится в затруднении, как поступить. Обратиться за поддержкой к войскам он не хочет. В городе собрано много новобранцев. Всякая попытка сопротивления власти, спор между генералами сразу развратили бы эту молодежь. Желание Гришина одно — оформить все так, чтобы не повторялась корниловская история.

Гришин решил послать письма Вологодскому и Иванову с уведомлением, что он не считает себя законно уволенным, пока не получит указа об увольнении, и до тех пор не сдаст командование армией.

Это решение было всеми одобрено. Я не счел нужным, однако, скрывать от Гришина, что, по моему мнению, практических результатов его письмо иметь не будет. Вручить это письмо председателю Совета министров я отказался, считая, что я присутствовал при его составлении только как частное лицо.

Уезжая, я спросил Гришина, как относится к нему гарнизон, и назвал ему фамилии офицеров, которых видел днем и с которыми говорил о Гришине и Иванове.

— Все это преданные мне люди, — сказал Гришин.

— Вы ошибаетесь, — возразил я. — Сегодня они выражали радость по поводу вашего ухода, считая Иванова более способным администратором. А как к вам относятся чехи?

— Чехи? Они всегда приходили в ужас, услышав о моем желании уйти в отставку.

Впоследствии мне сообщили, что Гришин делал попытку призвать на помощь одну часть, но его распоряжение было перехвачено. Я считаю это сообщение похожим на правду. В эту ночь я увидел в Гришине маленького, честолюбивого и самоуверенного человечка, не умевшего вести большой игры и доверявшего случайным людям.

Я с большим сожалением вспоминаю об этом способном человеке, который так подходил, по моему мнению, ко времени, но... amicus Plato sed magis amico veritas (Платон мне друг, но истина дороже — лат.) — недостаточная солидность толкала его в авантюристы. Сибирские эсеры и Сибирское правительство окончательно толкнули его на этот путь, лишив Сибирь одного из наиболее любивших ее офицеров».

С сожалением писал потом об увольнении генерала и И.И. Серебренников: «В лице Гришина-Алмазова сошел с сибирской сцены выдающийся деятель, которому Сибирское правительство было многим и многим обязано, особенно в первые дни своего существования».

Увольнение военного министра на несколько дней стало «злобой дня». Все говорили о нем и по-своему комментировали. Иванов-Ринов, узнав про попытку Гришина призвать на помощь войска, приказал арестовать его, но затем, после убеждений И.А. Михайлова, отменил этот приказ. В военных кругах эта неразбериха в правительстве постепенно приводила к мысли о необходимости и спасительности диктатуры, которая в конце концов выкристаллизовалась и оформилась окончательно к концу осени. Тогда в Сибири всем было уже известно имя прибывшего с Дальнего Востока адмирала А.В. Колчака, и эти мысли вскоре воплотились в реальность...

Надо отмстить, что Алексей Николаевич оставлял после себя неплохое наследство: за время командования Сибирской армией (с 28.05 по 5.09.1918 г.) он довел ее численность до 60 тысяч бойцов при 70 орудиях и 184 пулеметах, положил начало ее объединению с Народной армией КОМУЧа и освободил от большевистской власти почти всю Сибирь. Успешно проводилась мобилизация населения.

Оставшись не у дел, оскорбленный недоверием и установленной за ним слежкой, молодой генерал решил перебраться в Добровольческую армию генерала

А.И. Деникина, освобождавшую к тому времени области Северного Кавказа. Прекрасно представляя себе, каким трудным будет этот путь через территории, занятые красными, Алексей Николаевич решает оставить в Омске свою жену — Марию Александровну.