Запад и Русь. Истоки противостояния - Георгий Катюк Страница 12

Никак не мог этот аспект деятельности еврейства стать причиной антиеврейских настроений, а тем более гонений. Надо полагать, для Средневековья типичен все-таки религиозно мотивированный антисемитизм, т. е. антисемитизм, вызванный антихристианской позицией почитателей Яхве. Подчеркиваю: только для Средневековья. Для дохристианской эпохи это не характерно. Я уже не говорю о ростовщичестве, но, похоже, здесь другая мотивация, нежели даже иноверие.

Большинство исследователей, впрочем, не видят в этом плане особой разницы между эпохами, усматривая одни и те же причины для гонений на протяжении всей истории иудаизма. Вот что говорит по этому поводу С. Аурье: «Изучение исторического материала приводит нас к выводу, что антисемитизм в древнем мире не только не был менее интенсивен, чем в наше время, но и выражался как раз в таких же формах, как и теперь. Нет ни одного обвинения, бросаемого ныне евреям, которое не предъявлялось бы им уже в древности. Более того, самое развитие отношений между евреями и не евреями — терпимость и ассимиляция, антисемитизм и партикуляризм — в древности происходило в таких же формах, как и ныне»^[30].

Варианты мотивации гонений при этом предлагаются разные. Если Аурье объясняет антисемитизм некими национальными особенностями евреев, якобы извечно им присущими, то другие исследователи склоняются все-таки к тому, что именно доктрина иудаизма с содержащимися в ней одиозными моментами вызывала у окружающих народов, — как язычников, так, позже, и христиан, — неприязнь к ее приверженцам.

То есть на первый план выдвигается идеологическая несовместимость с другими конфессиями.

Впрочем, эта позиция недалека от мнения С. Аурье. Нетрудно заметить, что отмеченные одиозные моменты (понятие о богоизбранности, например) связаны с соответствующими национальными чертами евреев. Я имею в виду высокомерие, презрение к иноверцам, склонность к лидерству.

Но послушаем мнения некоторых представителей этого — назовем его идеологическим — направления в определении причин антисемитизма.

Эдуард Майер: «Вместе с еврейством в мир пришел и его вечный спутник — ненависть к евреям (Judenhass). В корне неправильно, как это делают теперь, считать его продуктом новейшего времени или христианства. Уже в псалмах все время говорится о нем. Не их Бог и религия сама по себе были причиной насмешек, презрения и преследований евреев со стороны язычников, но высокомерное убеждение в своем превосходстве, с которым они как единственные исповедники истинного Бога противопоставляли себя всем остальным народам, отрицали всякое соприкосновение с ними как с нечистыми, считали себя выше и лучше их, предназначенными над ними господствовать. Кто не стал через откровение прозелитом, тому евреи представлялись столь же нечистыми и отталкивающими, как и он им. Евреи воспринимали это противоречие с тем большей горечью, что оно казалось им обращением естественного порядка вещей, — поэтому все повторяющиеся требования Суда, Расплаты с грешниками, призывы дня Ягве. Движущей силой являлась здесь жажда мести, а не стремление к постижению тайны Божества. Ненависть к язычникам была обратной стороной стремления их обратить. Поэтому в бессилии современности фантазия все ярче рисовала картины истребления язычников».

Макс Вебер: «Всеобщее распространение „антисемитизма” в античности — факт. Также бесспорно, что это постепенно растущее отрицательное отношение к евреям развивалось параллельно с ростом отрицательного отношения евреев к общению с иноверцами. Античное отрицательное отношение к евреям было в корне отлично от „расовой антипатии”: это показывает, например, грандиозный размах иудейского прозелитизма. Как раз отрицательное отношение самих евреев определяло то, как складывались взаимоотношения. Непривычных и кажущихся абсурдными обычаев было в античности более чем достаточно: не в этом, конечно, была причина. Подчеркнутый отказ в почтении к богам того полиса, гостями которого они были, конечно, воспринимался как оскорбление и безбожие. Но и это не было решающим. „Человеконенавистничество” евреев — это и был, если смотреть в корень, решающий и последний упрек, отрицание совместной жизни, сближения и товарищеского отношения какого-либо рода, даже на деловой почве. Нельзя недооценивать и исключительно сильного отталкивания каждого, стоящего на почве фарисейства, от сотрудничества с иноверцами — момента, экономическое действие которого не могли не заметить их языческие конкуренты. Социальная изоляция евреев, это «гетто» в самом глубоком смысле слова, первоначально было избрано и создано исключительно по собственной инициативе — и со временем все в большей и большей степени…И рука об руку с безоговорочной изоляцией от ритуально нечистых шла страстная работа по вербовке прозелитов».

Т. Моммзен: «Чужеземцами Иудеи всегда были и хотели быть; но чувство отчуждения усилилось и в них самих и против них, до крайности, и из него обе стороны стали упорно извлекать его гнусные вредные последствия. От легких насмешек Горация над навязчивыми Иудеями из Римского Гетто был велик шаг до безусловной ненависти Тацита к этим извергам рода человеческого, для которых все чистое нечисто, а все нечистое — чисто.

Жизнь Иудеев рядом с не-Иудеями становилась все более и более неизбежной и при данных условиях все более и более невозможной; противоположность в верованиях, в законах, в нравах обострялась, и как обоюдное презрение, так и обоюдная ненависть оказывали в обе стороны губительное влияние на нравственность… Это ожесточение, это высокомерие и эта ненависть, в том виде, в каком они возникли в ту пору, конечно, были лишь неизбежным всходом, быть может, не менее неизбежного посева; но оставленное теми временами наследие до сих пор лежит тяжелым бременем на человечестве»^[31].

То есть иудейская доктрина якобы изначально содержала в себе тот партикуляризм, ту идеологию отчуждения, которые провоцировали к ней совершенно естественную негативную реакцию и которые впоследствии стали визитной карточкой иудаизма как такового. Обвинения в «убийстве» Христа лишь подлили масла в огонь, зажженный еще в древности.

Но, при всем уважении к классикам, с этим невозможно согласиться. Факты говорят об обратном. Обособленность, презрение к «гоям» есть не что иное, как приметы нового, фарисейского, направления в идеологии иудеев, восторжествовавшего в ней лишь с утверждением христианства в качестве мировой религии.

Причем произошедшая метаморфоза — не какой-то сомнительный, слабо аргументированный «фактик», который можно принимать во внимание, а можно и проигнорировать. Это хорошо прописанный, очевидный для многих эпизод истории. Вот хотя бы: «Однако после отвержения Христа вера еврейского народа претерпела резкое изменение. По существу, ветхозаветная вера и новозаветный иудаизм — это две совершенно разные религии»^[32].

Получилось так, что с мнением о неизменности доктрины иудаизма легко уживается знание о происшедшей с ним на рубеже эр трансформации. Как могло произойти в сознании это совмещение несовместимых начал — загадка. Скорее всего, оно и не происходило вовсе. Просто положение о неизменности прилагается к истории иудаизма в качестве предмета для внешнего пользования, а факт трансформации — для внутреннего. Для своих, так сказать.