Владимир Храбрый. Герой Куликовской битвы - Виктор Поротников Страница 12

Настаивая на строительстве каменных укреплений, Дмитрий упомянул и о том, что в этом намерении его поддерживает митрополит Алексей, который не пришел на совет, поскольку неожиданно занемог. Дмитрий передал совету слова митрополита. «Конечно, нужно ставить заново терема, амбары, клети, бани, конюшни… И возводить все это надо не откладывая! — сказал владыка Алексей навестившему его Дмитрию. — Но чтобы возрожденный город не стал добычей врагов, его необходимо как можно скорее обнести каменной стеной. В былые времена бревенчатые стены Москвы трижды сгорали от пожара внутри града. Пришла пора поставить несгораемые стены и башни. Дабы Москва стояла неприступно, как Рим и Царьград!»

Как было издавна заведено на подобных советах знати, все решилось путем открытого голосования. В результате мнение князя Дмитрия возобладало над мнениями противников столь поспешного возведения каменной стены вокруг Москвы. Причем сторонники князя Дмитрия взяли верх в этом голосовании перевесом всего в два голоса.

Сразу после совещания у князя братья Вельяминовы собрались в усадьбе Тимофея Вельяминова, расположенной в верховьях речки Неглинки.

Василия Вельяминова возмущало то, что князь Дмитрий слишком часто стал вступать с ним в спор, настаивая на своем. Тысяцкий чувствовал, что Дмитрий уже тяготится его опекой, не желает внимать его советам.

— Это митрополит Алексей подталкивает Дмитрия к тому, чтобы он вышел из-под твоей воли, — молвил брату Василию Тимофей Вельяминов. — Старый хрыч сам желает быть главным и единственным советником при Дмитрии.

— Что и говорить, владыка Алексей в речах вельми смыслен, ему ничего не стоит убедить Дмитрия в чем угодно, — заметил Федор Воронец, третий по старшинству из братьев Вельяминовых. Свое прозвище Федор получил за иссиня-черный цвет волос и бороды.

— Это верно, — проворчал Василий Вельяминов, — тягаться в красноречии с митрополитом Алексеем никому из бояр не под силу. Благодаря этому владыка Алексей имеет сильное влияние на Дмитрия. К тому же митрополит является духовным отцом нашего несмышленого князя, который ростом вытянулся и уже возомнил себя взрослым мужем!

— Складно сегодня говорил на совете князь Дмитрий, токмо словеса его отдавали ладаном из митрополичьих палат, — сердито промолвил Тимофей Вельяминов. — Выживший из ума старик возжелал на месте Москвы Третий Рим увидеть, а князек наш безусый и рад-радешенек подсобить ему в этом! А о том не подумал князь Дмитрий, сколь рабочих рук на это дело потребуется, сколь денег на сие начинание отвалить придется. И где взять столько каменщиков искусных, ведь не храм возводить придется, а стену с башнями почти в две версты длиной! Воистину бредовая затея!

— Конечно, проще и разумнее было бы возвести новую деревянную стену, да и дешевле гораздо, — согласился с братом Тимофеем Василий Вельяминов. — Однако, настаивая на своем, Дмитрий перехитрил меня. Он ведь не зря пригласил на совет княгиню Марию Александровну и своего братца Владимира. В результате их-то голоса и дали Дмитрию перевес надо мной и моими сторонниками. — Тысяцкий негромко чертыхнулся. — Желторотый Владимир так и глядит в рот Дмитрию, а тот и рад этому! Вдовушка Симеонова тоже во всем Дмитрию поддакивает да самолюбие его тешит. Ненавидит она меня в душе, потому и мстит мне, толкая Дмитрия к неприятию моих советов.

— Мария Александровна красотою лепа, вот Дмитрий к ней и тянется, — вставил Юрий Грунок, самый младший из братьев Вельяминовых. — Опять же княгиня Мария была близкой подругой покойной Дмитриевой матери, а сие тоже кое-что значит. Ведь и мать Дмитрия некогда тоже в думе боярской заседала.

— Сестра наша Александра Васильевна по праву занимала место в думе боярской, как мать князя Дмитрия, — проговорил Василий Вельяминов, строго взглянув на Юрия. — А вдова Симеона пришла сегодня на совет не по праву, но по прихоти мальчишки Дмитрия. Разумеешь разницу, брат?

— Что ж, князь Дмитрий волен звать на совет кого пожелает, — пожал плечами Юрий Грунок. — Этого ему запретить никто не может.

— В том-то и дело! — пробурчал Василий Вельяминов, раздраженно барабаня пальцами по подлокотнику кресла. — Коль так будет и впредь, то племянничек наш всякий раз над нами верх брать будет. А его новые любимцы со временем вытеснят из боярской думы всех наших единомышленников.

— Что же делать, брат? — промолвил Федор Воронец, взглянув на Василия Вельяминова.

— Опутать надо Дмитрия твоей дочерью, — ответил тысяцкий, многозначительно выгнув густую бровь. — Кристина твоя — девица бойкая и пригожая, коль Дмитрий влюбится в нее по уши, то она сможет вертеть им, как захочет. И нам от этого будет благо!

— Верно молвишь, брат! — поддержал Василия Тимофей Вельяминов, подсев поближе к нему. — Надо покумекать, как и где свести вместе Кристинку и Дмитрия. Эх, раньше нам следовало бы это сделать! Чего мы тянули? — досадливо вырвалось у Тимофея.

— Раньше у Дмитрия возраст был не тот, опять же мор по Москве гулял, — сказал Василий Вельяминов. — Зато теперь и Дмитрий для брака созрел, и Кристина ныне в самом соку.

— А не будет ли помехой то, что дочь моя на год старше Дмитрия? — выразил некоторое сомнение Федор Воронец.

— Об этом не тревожься, брат, — махнул рукой Василий Вельяминов. — Была бы невеста хороша собой, а все прочее неважно!

* * *

В эту же пору на Рязанское княжество совершила набег орда татарского царевича Тагая, державшего свою ставку в Мордовской земле. Тагай разорил и сжег Рязань, взяв богатую добычу и полон, но при отходе татар настигла рать рязанского князя Олега, вместе с которым действовали дружины пронского и козельского князей.

Битва развернулась возле Шишовского леса. Татар было гораздо больше, чем русичей, но застигнутые врасплох ордынцы были наголову разбиты.

«И бысть брань зело люта и сеча зла, — сообщает об этой битве Никоновская летопись, — много воев пало с той и с другой стороны; первыми не выдержали татары и обратились вспять, бросая копья и стяги, покидав обозы с награбленным добром. Сам хан Тагай был ранен и с трудом смог ускакать в сопровождении нескольких телохранителей. Гнались за ним рязанцы, но настичь не смогли…»

Весть об этой победе русских дружин над татарами широко разнеслась по Руси.

Князь Олег, возгордившись после столь громкого успеха, отважился на дело подлое и коварное. Воспользовавшись тем, что от Москвы остались обгорелые руины, рязанский князь вторгся со своим войском в пределы Московского княжества. Олегом двигала месть, поскольку московляне в княжение Ивана Красного отвоевали у рязанцев Новый Городок в устье реки Протвы и три волости за рекой Окой. Впрочем, Иваном Красным в свое время тоже двигала месть, ведь Олег отбил у московлян город Лопасню в год смерти Симеона Гордого. Эта вражда между Москвой и Рязанью тянулась еще со времен князя Даниила, сына Александра Невского, захватившего у рязанцев Коломну.

Рязанцы опустошили несколько деревень в окрестностях Серпухова, затем вышли к Протве и взяли в осаду городок Перемышль. По реке Протве в ту пору проходил юго-западный рубеж Московского княжества.