Ангелы мщения. Женщины-снайперы Великой Отечественной - Любовь Виноградова Страница 11

Сильнее всех страдал от голода младший брат Володя, подросток, мечтавший: «Мама, я стану летчиком и целый мешок тебе сброшу!» — слышал, что летчики сбрасывают продовольствие тем, кто в нем нуждается…

Уходя в армию, долгих проводов Аня не запомнила. Маминых слез не было, в суматохе все прошло как-то незаметно. Что дочь берут снайпером, мама не знала, да если бы и знала, ничего бы не поняла: она была неграмотная и газет не читала. Дел было навалом, не до слез. О дочери она начала беспокоиться только позже, получая с фронта ее письма. «Милая мама, сейчас ночь, я стою в траншее. Я так скучаю по теплой, мягкой постели».

Узнав, что едет в снайперскую школу, Аня не обрадовалась и не огорчилась. Снайпером так снайпером: что это за профессия, она толком не знала. Думала — что будет, то и будет, что дадут, то и дадут. Могла бы и в связисты. Единственное, не хотела идти в санитарки, боялась крови.

В Центральную женскую школу снайперской подготовки, которую на базе снайперских курсов открыли в подмосковных Вешняках, ехали девушки со всей страны. Среди них было очень много убежденных патриоток, многие, как Клава Пантелеева, приписали себе лишний год, чтобы попасть в армию. Многие, как Тоня Котлярова, проводили на фронт мужей, с которыми только перед войной поженились, и хотели попасть на фронт, чтобы быть к ним ближе. Но большинство девушек были мобилизованы, и выбора у них не было.

Добровольцем по необходимости была Калерия Петрова. Уже началась война, когда она закончила школу в рабочем поселке Лунино под Пензой. Хотела стать учительницей немецкого языка, как мама, но война диктовала свои правила. Главной задачей стало не умереть с голоду, и Каля решила пока что поработать на военном заводе, где давали приличные пайки. Там видно будет. Отец и сестра уже были на фронте, мама, чтобы прокормиться, продавала вещи.

Пайки на заводе действительно давали, но в остальном жизнь адская. Кормили очень плохо, а из продуктов, выданных по карточкам, тетка, у которой Каля поселилась в Пензе, готовить для нее не хотела. Выходных почти не было, и, когда вдруг давали выходной, Калина мама лезла из кожи вон, чтобы как следует накормить дочь. Наевшись до отвала, Каля каталась по полу от страшной боли в животе. Другим девчонкам — только они и работали на заводе — было не легче, но Каля не выдержала одной из первых. Через год взяла и сбежала. Мать была в ужасе: у «органов» имелись и раньше вопросы к их семье. Сама она была купеческой дочерью, муж — прапорщик царской армии, и в тридцатых годах обоих частенько вызывали, допрашивали. Жили в постоянном страхе. Что будет теперь, Калина мать даже не представляла: работающие на военных заводах приравнивались к мобилизованным, бросить завод было равносильно дезертирству. Каля знала, что знакомая девушка за аналогичный поступок попала в тюрьму. Но она больше не могла. Выход нашла мама: пошла к бывшему ученику, теперь работавшему в военкомате, и попросила, чтобы дочь взяли добровольцем. Каля Петрова, не имевшая никакого представления о стрельбе и ни малейшего интереса к этому виду спорта, отправилась учиться на снайпера ^[77].

«За годы войны ЦК ВЛКСМ провел 73 мобилизации молодежи. Из 800 тыс. направленных им в Вооруженные силы 400 тыс. составляли девушки» ^[78], — заявляют официальные публикации. Теперь мы знаем, что многие из этих девушек не были добровольцами. Это не умаляет их заслуги перед страной. Не каждой женщине по плечу воевать на фронте наравне с мужчинами. Многие из тех, кого в те годы призвали и отправили воевать связистками, снайперами или зенитчицами, могли больше пользы принести в тылу. Кто знает, сколько деревенских детей во время войны не учились в школах — из-за того, что не было в деревнях учителей?

Клавдии Ивановне Шило, которая в 1942 году была девочкой-школьницей, одной из шести детей в семье, которых в страшной нужде в одиночку растила мать, всю жизнь «сверлил душу» день 2 февраля 1942 года, когда провожали на фронт ее любимую учительницу Любовь Александровну. Молоденькая учительница успела эвакуироваться из Курска до прихода немцев, оставив в оккупации маму и сестер. Как-то прямо на уроке, не в силах справиться с тоской, она в слезах положила руку Клаве на голову и сказала, что такая же ее сестричка «осталась у немцев». Вскоре учительницу призвали на фронт, и в воскресенье ученики из села Егинсай вышли провожать ее: учительницу везли через село. Мама Клавы, связавшая учительнице теплые варежки, попросила остановить сани и пригласила Любовь Александровну в дом. В доме горела коптилка, при свете которой мама резала тыкву, чтобы готовить на следующий день. Вокруг стола сидели братья и сестры Клавы и грызли сырую тыкву. Учительница обрадовалась варежкам и горячо благодарила. Поднявшись, чтобы уходить, она протянула руку к куче сырой тыквы и попросила: «Сергеевна, а можно мне вот этого немножко взять?» Мать Клавы зачерпнула из корчаги кружку кваши и дала ей выпить. Завернула с собой кусочек мамалыги, сваренной из кукурузы и зерновых отходов, и насыпала сырой тыквы прямо в новые варежки. Взглянув на ноги учительницы и увидев, что на ногах у той в эту суровую зиму туфли с галошами, женщина залилась слезами. Но дать все равно было нечего. Выйдя провожать, она взяла с собой домотканое рядно и укутала Любови Александровне ноги, а сверху прикрыла сеном. Позже учительница написала им, что попала под Сталинград, и больше писем от нее не было. «Война смела все следы», — вздыхала мать Клавы, вспоминая об учительнице ^[79].