Епистинья Степанова - Виктор Конов Страница 11

Реклама призывает покупать локомобили, жатки, сноповязалки, плуги, парижские духи, конные грабли; объявления сообщают о продаже домов, хуторов, табунов коней… Это все-таки ткань жизни богатых. Ну а обычных людей? Она скорее в «происшествиях», тут о богатых не пишут, не принято.

Печальны, печальны эти «происшествия». Утонул. Застрелен. Изнасиловали. Родила тайком и закопала. Фальшивые деньги. Искусали бешеные собаки. Появились бешеные волки. Убиты молнией. И пожары, пожары… Кражи, кражи…

Как вообще появились кубанские хутора? Что за жизнь шла вокруг маленькой девочки Пести? Почему обжигала?

Запорожцы, закрутив по югу Украины и России могучий народный водоворот, стали оседать на дикой в то время земле Кубани, обживаться, помня о наказах Екатерины, простодушно пересказанных в стихах Головатым: «Гряницю держати, хлiба робити и женитися».

Но вот и земли вдоволь, и таврический губернатор далеко, кругом — степь да степь, а все как-то не ладилась казачья жизнь. И не то чтобы совсем уж было плохо, нет. А все-таки ждали другого, того, чем славилось Запорожье, что искал весь народ, о чем пели в песнях, к чему тянулись со всего света. Шли годы, десятилетия, и все казалось, что пока — приготовление, а настоящая жизнь, сытая и вольная, впереди еще, впереди. А прошло несколько десятилетий, и стало казаться, что настоящая жизнь, вольная, яркая, была в первые годы и десятилетия, а теперь что… Куда-то не туда уносило казаков течение жизни.

В первые годы долго путались с размещением.

Сорок куреней бывшего Запорожского войска, прибыв, разместились вдоль реки Кубани на пограничных кордонах, заложили свою столицу — город Екатеринодар, названный в честь царицы. Но жить и хозяйствовать в ружейном выстреле от боевых черкесов на той стороне границы никому не хотелось: «На границе не строй светлицы», и домашние постройки поползли в глубину степи.

Тогда решили оставить у границы восемь куреней из сорока, а остальные поселить в глубине. Кинули жребий, каждый курень получил свою землю, свой юрт. Но край был разведан плохо, некоторые курени получили сырые болотистые земли, людей там трясла малярия, скот голодал, казаки разорялись, опять роптали. Приходилось снова переделывать границы юртов, переселяться, бросать постройки.

Но если бы только это портило жизнь казакам.

Хоть Екатерина Вторая и пошла на попятный после разгрома Запорожской Сечи, но она в жалованной грамоте не дала казакам всей прежней воли, подчинила их таврическому губернатору. В то же время она не оговорила деталей внутреннего управления в войске, как бы полагаясь в этом на самих казаков. Вряд ли она сделала это необдуманно или не желая стеснить волю казаков.

С благословения царицы, властей и произошел серьезный поворот, а по сути дела — военный переворот в казачьей республике, на который большинство казаков вначале, похоже, не обратило внимания.

Запорожская Сечь славилась своей Радой — общим собранием всех казаков, где решались главные вопросы жизни, быта, войны, управления. Это был высший орган власти. На площади в Сечи около церкви, привязанные к столбу, стояли литавры — медные котлища, затянутые ослиной или телячьей кожей, заведовал литаврами особо избранный казак — довбыш. По желанию казаков или в необходимых случаях он бил в литавры особыми палками, созывая всех на площадь к церкви — на общий совет, Раду. Казаки собирались огромным кругом, стояли, гордо подбоченясь. Выходили главные казачьи начальники — кошевой атаман с палицей, судья с войсковой печатью, писарь с пером, чернильницей и бумагой, есаул с жезлом — и низко кланялись казакам: «Чего хотите, Панове?» «Панове» в прямых, крепких выражениях выкладывали свои желания. Каждый год в январе кошевой атаман переизбирался на Раде, переизбиралась и вся казачья старшина. Конечно, новые начальники опять избирались из богатых и влиятельных, но бывали случаи, когда неугодным атаманам по приговору Рады набивали за пазуху песку и топили в Днепре. Поэтому избранные казачьи начальники чутко слушали голос народа, уважали общий интерес, не засиживались в «руководящих седлах».

Богатые казаки давно мечтали понадежнее, навсегда сесть на место «вождей-наставников», устранить возможность переизбирать их, тем более — топить в реке. Переселением на Кубань они и воспользовались, очевидно — с благословения царицы, которой удобней и спокойней было иметь дела с покладистыми, постоянными казачьими вождями, чем с многотысячным вольным войском, с целым народом. А для этого нужно, чтоб и в боевом Запорожском войске произошло то же, что постепенно, в веках произошло во всем народе России после расселения по Русской равнине, — «кристаллизация», разделение вольных людей на классы, сословия, выделение из массы народа «высшего» общества для руководства этой «темной массой», наделение членов высшего общества землей и работниками и закрепление такого порядка навсегда.

Казачьи начальники не зевали.

В январе 1794 года, вскоре после переселения, казачье Войсковое правительство опубликовало любопытный и важный документ — «Порядок общей пользы», в нем определялось, как пользоваться землей и как управлять казачьим войском. Подписали его: кошевой атаман Захарий Чепига, войсковой судья Антон Головатый и войсковой писарь Тимофей Котляревский. Эта тройка и составила Войсковое правительство.

Документ был основополагающим для новой казачьей жизни, но для принятия его не созывалось ни Рады, ни казачьих совещаний, не проводилось предварительных обсуждений. Документ был «спущен» казакам сверху без демократического и гласного обсуждения всеми казаками. А ведь Сечь и любили за ее Раду, где все решалось открыто при общем сборе всех казаков.

Казаки простодушно верили в ум, хитрость и преданность казачьему делу Харько-атамана, Головатого и Котляревского и в радостной и житейски непростой суматохе первых лет заселения края не придали большого значения ни самому документу, ни тому, что он навязан без обсуждения.

Пункт первый «Порядка общей пользы» утверждал: