Жаркое лето 1953 года в Германии - Николай Платошкин Страница 11

Но глава СКК В. Чуйков и его политический советник В. Семенов указывали на то, что после возвращения из Испании (где он принимал участие в гражданской войне на стороне республиканцев) Мильке «пропал» во Франции. Известно было лишь, что в 1944 году он был арестован и до конца войны прослужил в «организации Тодта» (невооруженные строительные формирования вермахта). В Берлин Мильке прибыл в июне 1945 года из американской зоны.

Учитывая все эти «биографические неясности», советское руководство остановилось на кандидатуре Вильгельма Цайсера. В отличие от «боевика», Мильке Цайсер был видным членом КПГ, в которой состоял с 1920 года. Во время революционного подъема в Германии После первой мировой войны он был одним из руководителей так называемой «Рурской Красной Армии» (то есть вооруженных рабочих отрядов). В 1924 году он окончил военно-политическую школу при Коминтерне в Москве и работал в Германии, Китае, Чехословакии. В 1932 году Цайсер вступил в ВКП (б). Военный талант немецкого коммуниста особенно ярко проявился во время гражданской войны в Испании, где «генерал Гомес» (псевдоним Цайсера) снискал себе легендарную славу как первый руководитель боевой подготовки Интернациональных бригад — основной ударной силы республиканской армии. Вернувшись в СССР, Цайсер принял в 1940 году советское гражданство, и во время войны вел антифашистскую пропаганду в лагерях для немецких военнопленных. После 1945 года он был министром внутренних дел Саксонии и главным инструктором (то есть фактически командующим) народной полицией. Цайсер характеризовался советскими чекистами в Германии как надежный и сдержанный человек. На III съезде СЕПГ в 1950 году он стал членом политбюро.

МГБ начала 50-х годов было крайне далеко от «штази» 80-х, ставшей одним из лучших аппаратов разведки и контрразведки в мире. Во-первых, вплоть до 1953 года вся борьба с иностранными разведками на территории ГДР велась советскими спецслужбами. Сотрудники МГБ привлекались только для вспомогательных целей. Во-вторых, аппарат МГБ был еще молод, плохо обучен, да и просто количественно слаб для выполнения классических функций госбезопасности. В 1950 году в структуре МГБ были только 2700 штатных сотрудников (после событий 1953 года их станет 13 тысяч). По-прежнему с трудом удавалось отбирать для МГБ проверенные кадры. В 1952 году по штату в министерстве должны были числиться 11 899 человек (в том числе 5780 оперативных работников), но к 20 февраля этого года реально в МГБ было только 43 % от штатного расписания.

Основными задачами МГБ была борьба с политическими противниками ГДР внутри страны и отслеживание негативных тенденций в блоковых партиях и общественных организациях. Запрещалось собирать конспиративную информацию о руководстве СЕПГ. Вплоть до событий 1953 года в центральном аппарате МГБ не было аналитического управления по обобщению настроений в обществе, что сразу же дало себя знать во время июньского кризиса того года.

МГБ работало в тесном контакте с судами и прокуратурой. Так как более 80 % прокуроров состояли в НСДАП, после 1945 года все они были уволены и на их места пришли, прежде всего, члены СЕПГ: в апреле 1950 года 50 % судей и 86 % прокуроров были партийцами. Прокуратура получила по «Закону о прокуратуре» в мае 1952 года дополнительные права. МГБ, в свою очередь, могло отбирать тех прокуроров, которые имели право расследовать заведенные министерством дела и надзирать за соблюдением законности в тюрьмах МГБ.

Конечно, под влиянием «школы Вышинского» и «опыта СССР» следствие и судопроизводство ГДР допускали грубые отклонения от общепринятых норм законности. На адвокатов оказывалось давление путем принудительного включения их в адвокатские коллегии, где поручение им тех или иных дел зависело от «примерного поведения». Однако в целом вплоть до 1952 года массовых репрессий в ГДР не было, а смертные приговоры были относительной редкостью. Основное внимание МГБ уделяло борьбе с экономической преступностью в госсекторе.

Некоторые исследователи, в том числе и в ФРГ, отмечают, что террор против инакомыслящих в ГДР был скорее «превентивным», то есть одной угрозы наказания хватало, чтобы держать «отщепенцев» в относительной покорности. Тем более, что те, кто был принципиально не согласен с условиями жизни в ГДР, вплоть до 1961 года могли относительно свободно покинуть страну. Заметим также, что и в ФРГ начала 50-х годов активно велась борьба с инакомыслящими (прежде всего, коммунистами и их сторонниками), по масштабам ничуть не уступавшая «мероприятиям», проводившимся в ГДР против «реакционеров» из ХДС и ЛДПГ.

Когда хотят подчеркнуть «кровавый» характер ГДР, обычно вспоминают о так называемых «Вальдхаймских процессах». Как уже упоминалось выше, после расформирования советских спецлагерей в Восточной Германии 3400 их обитателей были переданы властям ГДР. В 1950 году в городке Вальдхайм под руководством советских офицеров были проведены ускоренные судебные процессы, в результате которых большинство заключенных получили длительные сроки лишения свободы, а 31 человек был приговорен к смертной казни (4 ноября 1950 года приговор в отношении 24-х из них был приведен в исполнение). Конечно, Вальдхаймские процессы были очень далеки от нормального судопроизводства. Почти не привлекались адвокаты, обвиняемым давали очень мало времени на ознакомление с обвинительным заключением. Однако в оправдание судебной системы ГДР можно сказать, что в большинстве случаев приговоры диктовались судьям советскими офицерами и не подлежали обсуждению. К тому же наряду с невинными жертвами большинство заключенных действительно были виновны в преступлениях во времена «третьего рейха», в том числе и на оккупированной территории СССР. Наконец, основная масса «вальдхаймцев» позднее попала под амнистию. После 1990 года некоторые судьи и прокуроры, участвовавшие в Вальдхаймских процессах, сами были осуждены в ФРГ, несмотря на свой очень преклонный возраст.

После начала войны в Корее в июне 1950 года правительство ФРГ, форсируя ремилитаризацию страны, подняло шум о возможности повторения «корейского варианта» на германской земле. При этом в качестве страшной угрозы в Бонне рисовали так называемую казарменную народную полицию ГДР, основанную СВАГ 3 июля 1948 года. В нее входили в основном бывшие военнослужащие вермахта, некоторых из них отпустили из советского плена именно в обмен на согласие служить в полиции. Вооружение казарменной полиции было только стрелковым и немецкого производства. Советское оружие стало поступать на вооружение казарменной полиции только в 1952 году, когда ремилитаризация ФРГ и ее предстоящее вступление в западные военно-политические структуры стали свершившимся фактом. Несмотря на публичную шумиху в Западной Германии по поводу «восточногерманской армии», резидентура ЦРУ в Берлине сообщала, что казарменная полиция (в конце 1948 года в ней было 7500 человек) не только не в состоянии вторгнуться в ФРГ, но даже не может захватить Западный Берлин без советской поддержки ^[17].

Таким образом, если характеризовать политическую систему ГДР 1949–1952 годов как сталинистскую, то следует признать, что это был самый мягкий сталинизм, во многом потому, что тот, чьим именем и был назван такой политический режим, вплоть до своей смерти рассчитывал на объединение Германии и не позволял немецким коммунистам с их «тевтонскими» замашками насаждать в ГДР социализм.