Парижские тайны царской охранки - Валериан Агафонов Страница 11

Затем ход борьбы с Тихомировым создал необходимость в брошюре, где под видом «исповеди нигилиста» разоблачались бы кружковые тайны и темные стороны эмигрантской жизни, тщательно скрывавшиеся от посторонних. Г-н Гансен, выправивши французский стиль брошюры, отыскал для издания фирму, а само издание брошюры обошлось мне в 200 франков.

Наконец, на отпечатывание двух протестов против Тихомирова мною дано было из личных средств 300 франков, а на брошюру Тихомирова «Почему я перестал быть революционером» доставлено было моим сотрудником Л. и вручено Тихомирову тоже 300 франков. Все же остальные расходы происходили в пределах отпускаемых мне агентурных средств.

Взявши на себя смелость доложить обо всем этом, я имел в виду единственно исполнить приказание Вашего Превосходительства и никогда не дерзнул бы самостоятельно выступить с исчислением расходов, понесенных мною лично и без предварительного разрешения, по конспирациям с Тихомировым и его кружком.

Примите, Ваше Превосходительство, уверение в моем глубочайшем почтении и беспредельной преданности.

Вашего Превосходительства покорнейший слуга П. Рачковский».

Жюль Гансен, о котором мы уже упоминали, родом датчанин, принял французское подданство и играл значительную роль в политических и газетных кругах Парижа: он был советником французского министерства иностранных дел и постоянным сотрудником многих парижских газет, состоял также корреспондентом петроградских «Новостей» Нотовича. Очень вероятно, что в «Новости» его устроил Рачковский, который тоже когда-то в начале своей карьеры посылал корреспонденции Нотовичу из Архангельска.

Жюль Гансен был очень близок с русским послом в Париже бароном Моренгейном, с которым познакомился еще в Копенгагене, где Моренгейн был раньше посланником.

Сообщаем эти сведения, так как они проливают свет на некоторые моменты зарождения Франко-Русского союза. Гансен и Рачковский играли значительную закулисную роль в заключении этого союза. В начале 1900-х годов Гансен выпустил даже книгу о первых шагах творцов альянса…

Дурново вполне согласился с доводами Рачковского, просит выдать ему 9200 франков в вознаграждение понесенных им расходов, но товарищ министра оказался более скупым и менее благосклонным и разрешил выдать лишь 7000 франков. Рачковский немедленно же воспользовался этим и обратился в Департамент с новым ходатайством о выдаче соответственных пособий его доблестным помощникам, которые по его словам, «при различных фазах борьбы стихомировскими организациями, особенно внутренние агенты, руководимые сознанием долга, выказали так много энергии, терпения и выдержки».

В ответ на это ходатайство Дурново прислал Рачковскому телеграмму от 16 декабря 1888 года: «Можете представить списки денежных и почетных наград, обозначив время получения последних».

Начальство недаром любило и награждало Рачковского; он проявлял поистине изумительную энергию и своеобразную талантливость в организации заграничного политического сыска. По мере развития революционного движения и колоссального роста заграничной эмиграции развивалась и деятельность Рачковского, росла его мощь. Все революционные заграничные группы, все выдающиеся эмигранты — Плеханов, Кашинцев, Лурье, Алисов, Кропоткин, Лопатин, Лавров, Сущинский, Бурцев и другие — были опутаны паутиной как внутреннего, так и внешнего наблюдения.

Разгром народовольческой типографии в Женеве положил начало полицейской карьере Рачковского, победа над Тихомировым создала незыблемое служебное положение ловкому организатору борьбы с революционерами, но только знаменитое дело с мастерской бомб в Париже открыло Рачковскому пути к несомненному, хотя и закулисному влиянию на внешнюю политику Российской империи.

Одной из задач, которую поставил Рачковский Ландезену, было сближение с эмигрантами террористического настроения: с Нака-шидэе, Кашинцевым, Тепловым, Степановым, Рейнштейном и другими — и вовлечение их в какое-нибудь террористическое предприятие. На одном из интимных собраний Ландезен подал мысль об организации убийства Александра III и о приготовлении для этого акта бомб в Париже. Когда поднялся вопрос о необходимых для этого деньгах, то тот же Ландезен вызвался достать нужную сумму у своего богатого дядюшки и — достал… конечно у Рачковского. Была устроена мастерская бомб, Ландезен даже начинял некоторые из них и принимал участие в испытаниях взрывной силы, производившихся в лесу Rainey в окрестностях Парижа. После опытов многие члены кружка должны были ехать в Россию организовывать само покушение на Александра III. Ландезен должен был ехать одним из первых, но за два дня до отъезда он в целях конспирации переменил свою парижскую квартиру.

Рачковский следил шаг за шагом за всей группой террористов как через Ландеэена, так и при помощи внешнего наблюдения (Милевский). В то же время при посредстве Жюля Гансена он держал в курсе этого дела, конечно скрывая провокацию Ландеэена, французских министров — иностранных дел Флуранса и внутренних дел Констана. После некоторых колебаний Констан дал приказ об аресте заговорщиков. Все были арестованы кроме Ландеэена, который скрылся, но в течение двух месяцев продолжал жить в Париже.

Произошел сенсационный процесс (1890 год); русские революционеры были приговорены — некоторые к тюремному заключению, почти все к высылке из пределов Франции; Ландезен как «подстрекатель» был приговорен к пяти годам тюрьмы. Но провокатор был уже вне пределов досягаемости — в Бельгии; мы еще не раз встретимся с ним.

Этот суровый приговор над русскими революционерами размягчил Александра III по отношению к правительству Французской Республики, он начал гораздо благосклоннее относиться к идее союза с Францией, и переговоры пошли быстрым темпом. Во время этого закулисного действия Рачковский нашел конечно пути для сближения и дальнейшей дружбы с Делькассэ, а впоследствии и с самим президентом Лубэ. Воздействие Рачковского на представителей русской власти носило иной характер. Рачковский был тонким знатоком Парижа и незаменимым чичероне по его таинственным, но веселым учреждениям….

Среди занятий «высшей политикой» Рачковский все же не забывал и своего прямого ближайшего дела — политического сыска и освещения деятельности русских революционеров за границей: совершенствуется внешнее наблюдение, появляются новые секретные сотрудники. Среди последних после Ландеэена начинает играть с 1892 года значительную, но далеко еще невыясненную роль Лев Бейтнер, вначале живший в Швейцарии, а потом в 1900-х годах разъезжавший по Европе и России. В это время в глазах полицейского начальства приобретает большое значение В. Л. Бурцев как пламенный проповедник террористической борьбы с царизмом.

«В. Бурцев, — пишет в «Минувшем» известный разоблачитель Меньщиков, — в качестве агента террора был под усиленным наблюдением заграничной агентуры. Рачковский знал, как Бурцев «в разговорах (с кем? — В. А.) объяснял» тайную цель издания «Былого», что он говорил о Панкратьеве, кого рекомендовал в России». Корректуры изданий Бурцева препровождались в Департамент полиции вместе с письмами: от него — подлинными и в копиях — к нему. Связи Бурцева агентуре были более или менее известны; в особенности обращалось внимание на его знакомых из числа приезжей молодежи, которые по возвращении на родину подвергались наблюдению и преследованию (Лебедева, Ослопов, Замятин, Менкес, Касков, Мальцева, Пальчинская, выехавшая в Россию под присмотром филеров, и другие).