Война на Кавказе. Перелом. Мемуары командира артиллерийского дивизиона горных егерей. 1942-1943 - Адольф фон Эрнстхаузен Страница 11

Ближе к вечеру части нашей дивизии повели наступление на русский плацдарм справа. С приходом темноты двинулись вперед и наши егеря. Я следовал за ними вместе со своим штабом и командиром 2-й батареи. Когда мы решили захватить встретившуюся на пути деревню, то тотчас же попали под сильный обстрел противника. Я понял, что отсюда никакое наблюдение невозможно и это место можно использовать только как временную позицию для егерей. Тогда мы снова вернулись в свой котел с тем, чтобы сначала поспать, а затем при дневном свете отыскать новый наблюдательный пункт.

С этой целью в предрассветных сумерках мы с обер-вахмистром Людвигом пробирались по изрезанной оврагами местности на нашем левом фланге. Были ли мы уже на ничейной земле или даже в расположении русских, которые находились слева от нас все еще по эту сторону реки? Кто мог это знать? Все наши чувства разом обострились, когда мы выбрались на верхний край заросшей кустарником очередной балки. Людвиг сделал мне предостерегающий знак. Совсем недалеко от нас и несколько ниже в густом кустарнике стояла группа русских пехотинцев. Мы взяли на изготовку наши автоматы ^[8]. Затем я крикнул по-русски: «Стой!», научившись этому у болгар еще на Первой мировой войне. Русские мгновенно застыли на месте и подняли на нас испуганные взоры. Мы знаками дали им понять, что они должны поодиночке подняться наверх и выйти на край обрыва. Они исчезли в зарослях кустарника на склоне балки, а через пару минут рядом с краем обрыва показалась первая голова. У каждого поднимавшегося Людвиг забирал оружие, тогда как я вытаскивал из балки следующего. В конце концов, рядом с нами собралось восемь человек. Безусловно, не все русские выполнили наши требования, часть из них затаилась внизу в кустарнике. Однако наше положение не позволяло спуститься вниз и разыскивать там остальных. И что же нам делать с пленными? Немного подумав, мы просто назначили одного из них старшим и велели двигаться в направлении наших частей. Пока мы могли их видеть, вся группа следовала строем в указанном направлении, не оглядываясь.

– Людвиг, как вы думаете, они дойдут до наших?

– Совершенно точно, господин майор. Теперь для них война закончилась. А если им что-то приказали, они выполнят приказ. И не имеет значения, кто приказал.

Найдя отличное место для наблюдательного пункта, мы вернулись к артиллерийской батарее. Мне же лично пришлось сразу же отправиться с адъютантом, чтобы показать ему место, где предстояло развернуть наш КП. На краю балки мне приспичило по-большому. Чтобы справить нужду скрытно и в покое, я спустился по крутому уступу несколько ниже по склону оврага, в то время как мой адъютант вел наблюдение за территорией противника. Я уже заканчивал свое занятие и хотел было подняться с корточек, как услышал сверху голос моего адъютанта:

– Ради бога, господин майор, продолжайте сидеть, как сидели. Вы расположились как раз между тремя минами. Отсюда сверху они хорошо просматриваются. Я сейчас спущусь и выведу вас.

И в самом деле, я расположился посреди минного поля. Эти русские мины уже довольно давно осложняли нам жизнь. Они представляли собой небольшие деревянные ящики, на которые не реагировали наши миноискатели. Однако места, где они были заложены, можно было опознать по характерным прямоугольникам выступающей земли. Их действие ужасало. За день до этого от верхового посыльного моего штаба, конь которого наступил на такую мину, остались буквально мелкие кусочки. (Мины с деревянным корпусом были разные. Те, среди которых засел автор, – противопехотные ПМД-6 или ПМД-7 (или ПМД-7Ц). В них помещались 200– или 75-граммовые тротиловые шашки, отрывавшие в случае срабатывания (давление 1—12 кг) ступню или ногу до колена. Конь же посыльного наступил на противотанковую мину ЯМ-5 (в середине 1942 г. появилась также ТМД-5, позже ТМД-44), имевшую около 6 и более кг взрывчатого вещества, усилие срабатывания – 90—260 кг. – Ред.)

Наш КП мы развернули в промоине глубиной около четырех метров, которая вливалась в балку. Там мы поставили палатку и начали расширять пространство, роя склон. При этом мы привели в замешательство с полудюжины русских, которые безмятежно поднялись из балки по склону, но тут же сдались в плен. Один из них принялся заверять нас в дружеских чувствах и даже протянул мне для пожатия свою грязную правую руку. Я проигнорировал этот дружеский жест, всю лживость которого выдавало выражение глаз этого парня. Спеша продемонстрировать свое усердие, они взяли лопаты из рук моих людей и принялись в поте лица углубляться в склон промоины. Когда кашевары доставили нам полевые термосы с горячим обедом, мы выделили и русским весьма обильные порции. Они отошли пообедать в сторонке, но не вернулись и бесследно пропали. Поскольку в балке можно было ожидать и других русских, я послал туда патруль. Тот никого не обнаружил, по крайней мере живых.

Спустя несколько относительно спокойных дней у нас побывал в гостях полковник румынского артиллерийского полка, который должен был нас здесь сменить.

– Мой дорогой друг, – на беглом немецком произнес этот полный, по-домашнему уютный господин, – вы расположили свою палатку таким образом, что ее непременно смоет при первом же ливне.

Едва он успел покинуть нас, как небо нахмурилось и облака собрались так быстро, что мы едва успели что-то предпринять. С небес хлынул такой ливень, что наша промоина в несколько минут наполнилась водой и все, что могло плавать, поплыло. Мы, стоя по колено в воде, принялись спасать наши пожитки. Ливень хлестал по палатке, которая все же выдержала его напор. Когда же, наконец, выглянуло солнце и вода медленно спала, все наши вещи, а вместе с ними и мы оказались покрыты толстым слоем грязи.