Династия Романовых. Загадки. Версии. Проблемы - Фаина Гримберг Страница 11

Однако кое-какие судебные дела, ведшиеся при Михаиле Федоровиче, дошли до нас. Сопоставляя материалы этих дел еще с некоторыми событиями, о которых скажем ниже, мы можем предположить, что последние годы жизни первой царской четы Романовых прошли, как сейчас бы определили, «в невротической атмосфере». Эти дела выглядят достаточно простыми на первый взгляд, но если приглядеться, то возможно увидеть много в них загадочного. Прежде всего, дела эти возбуждены против женщин, царицыных мастериц. При первом чтении возникает впечатление просто-напросто несправедливого преследования несчастных темных женщин. Но обратим внимание на некоторые обстоятельства. Эти женщины в силу своих обязанностей были допускаемы во дворец, в его «святая святых», в покои царицы и ее детей. Но «дворы» (жилища) этих женщин находились в городе. То есть подобная женщина, непременно имевшая мужа, детей, родичей, принадлежавшая к тому или иному «клану-роду», легко могла использоваться в качестве шпионки, доносчицы, непосредственной исполнительницы того или иного рокового для Романовых замысла; то есть именно такая «низовая служительница» могла, например, отравить…

Запись допросов может показаться (опять же, на первый взгляд) несколько бестолковой. Однако перечитав эту запись несколько раз, мы уже определяем две ее особенности. Первое: бросается в глаза явное упорство допрашиваемых. И второе: какие-то вопросы и какие-то ответы явно пропущены, не записаны (записаны тайнописью? Сохранялись особым образом и впоследствии были уничтожены?). Известно, что уже старший сын Алексея Михайловича, недолго царствовавший Федор Алексеевич, приказал провести ревизию всех имевшихся «архивных» (документальных, летописных) материалов. Именно благодаря подобным периодическим ревизиям, в истории Романовых слишком довольно всевозможных таинственностей и пропусков.

Однако читаем. Вот удалось вытянуть из обвиняемой признание: царицу Евдокию Стрешневых попрекали женщины в разговоре между собой недостаточной знатностью, «простым», «худым» происхождением; она-де до замужества «в желтиках», в дешевых сапожках ходила, «уж какая она царица, какая государыня!» И… скачок в допросе, будто что-то вдруг пропустили, позабыли, перестали «логически мыслить» и связно писать. Но нет, не будем упрекать романовских судейских в недостаточной логичности. Они, напротив, действуют очень даже логично. Вслед за признанием о нападках на царицу явно следовало признание о разговорах, третирующих самого царя.

В сущности, у первых Романовых две основные «страшные» тайны; и тайны эти вообще-то всем известны, вот они: «избрание» Романовых, которое на самом деле есть захват власти, и «худородство» Романовых; из этих двух «тайн» логически вытекает третья: непрочное положение Романовых на престоле. И, конечно, эти «страшные тайны» известны «по секрету всему свету» и в России и в Европе. И при малейших «смутах» и «шатаниях» начинают говорить об этих тайнах «во весь голос». Однако до нас доходят лишь смутные отголоски. Да, с точки зрения дальнейших судеб династии Романовы поступали правильно, не стремясь предать «гласности» всевозможные расследования и судебные дела в полном объеме. Этому принципу они останутся верны. И как не имеем мы «полного (более или менее) корпуса» материалов о допросах сторонников Разина, так и допросы по делам пугачевцев столь же смутные и путаные, изобилующие пропусками и умолчаниями (вспомним, с какими трудностями столкнулся Пушкин, когда писал свою Историю пугачевского бунта – главная трудность заключалась в недоступности материалов).

В «делах» царицыных мастериц выделяем три основных момента: первое – обвинения и взаимообвинения в «поносных» словах против царицы (фигура царя проясняется именно из фигур умолчания); второе – обвинения в попытках отравления царского семейства (и снова речь подчеркнуто ведется лишь о царице и детях); и, наконец, третье – обвинения в намерениях «испортить» царицу и ее детей, то есть причинить им зло, повредить посредством колдовства. Разумеется, дела возбуждены по доносам, а признания получены при обязательном применении пыток. Но никакого проявления «восточной дикости» в этом нет. Ведь и в Европе вовсю горят костры, и «ведьм» сжигают и пытают. Казалось бы, и в Европе и в России эти преследования «колдунов и колдуний» – явления одного порядка, и, прежде всего, любопытна достаточно поздняя их интенсификация; уж «век просвещения» на пороге, а костры все горят и горят… Но мы все же оставим покамест попытки истолковать европейские ведовские процессы и обратимся к отечественным колдуньям. Здесь все оказывается не так сложно, потому что обвинение в колдовстве, в «порче», всегда соединено с обвинением в попытке отравления, и тут же рядом является обвинение в государственной измене. То есть российские ведовские процессы – это не какие-то загадочные в своей жестокости преследования невинных женщин, а самые обычные «политические дела». Интересно, что кончаются они в своем роде «гуманно» – как правило, ссылкой на дальний север. Костром – никогда! Впрочем, стоит заметить, что подобный «гуманизм» зависит от наличия в государстве «ссыльных земель»: в России это север; англичане, французы и испанцы ссылают в Америку; причем, в Англии и Франции заселение колоний ссыльными преступниками являлось стойкой практикой. А вот Испания свои заморские колонии начала терять, немецких же заморских колоний просто еще нет. Ну, и горят себе костры…

Несомненно, «колдун» или «колдунья» были в русском обществе личностями характерными и маргинальными. И, конечно, крайне подозрительными в делах об «измене». Такой человек мог приготовить яд. Будучи «по роду своей деятельности» постоянно посещаем самыми разными людьми, такой человек легко мог быть использован в качестве шпиона, участника заговора. На первый взгляд, перед нами пустые бабьи суеверия: такая-то мастерица носила в платочке завязанный «наговорный корешок» или «наговоренное мыльце». Первые признания: все это, мол, для того, чтобы муж крепче любил. Но далее выясняется, что и разговоры некие велись, и кто-то сыпал и подсыпал нечто… Число обвиненных в тех или иных действиях множится. Но действительно ли мы можем сказать, что несчастных суеверных женщин и их мужей мучат понапрасну? Случайно ли то, что возбуждению крупного «ведовского процесса» предшествовали страшные события в царской семье: умирает маленький царевич Иван, царевич Василий рождается больным и тоже вскоре умирает; сама царица тяжело болеет. Теперь у царя одни дочери и один лишь сын, то есть будущее династии под угрозой. И наконец, когда все будто бы завершилось, у царя с царицей стало «не по-прежнему». То есть что «не по-прежнему»? Имеет ли это «не по-прежнему» связь с глухими упоминаниями об опале, постигшей нескольких родственников царицы? Были они замешаны в заговоре?..

И все эти тягостные для царской семьи события происходят на фоне тянущейся уже не первый год, можно сказать, затянувшейся попытки устроить династический брак царевны Ирины Михайловны…

В одном из писем к сыну Петр I пишет о «завесе», опущенной между Европой и Россией, о том, как необходимо откинуть эту «завесу» и показать свои способности и силы, встать на равных с Европой. Пожалуй, в царствование отца Петра, Алексея Михайловича, эта «завеса» колеблется очень и очень сильно. Но действительно ведь есть, существует такое ощущение, будто именно в царствование Михаила Федоровича, после бурного периода, когда Россия и Европа трагически открылись друг другу, опускается некая подобная «завеса». В рамках Романовской концепции историки обычно поясняют, что, после неудавшейся и породившей «смуту» попытки резкой «европеизации» России, пришедшие к власти Романовы решили вернуться к «прежней» консервативной, «по старинке» политике. Интересно только, чья же это «прежняя» политика? Мятущихся Ивана Грозного и Бориса Годунова? Но их никак не назовешь «стародавними консерваторами»… И, тем не менее, в царствование Михаила Федоровича явно опускается некая «завеса». Но позвольте, ведь даже патриарх Филарет, высшее духовное лицо, которому «положено» иметь «консервативные убеждения», и тот пытается эту самую «завесу» приподнять. Но «завеса» не поддается, не хотят уважать Романовых в Европе, не желают отдавать им своих дочерей, дурно принимают российских послов. Да, при первых Романовых Россия изолирована от Европы, кажется, как никогда прежде. И что же скрывается за этой таинственной «завесой»? Разумеется, очередная «страшная тайна» Романовых, известная всему свету. Нет, это не они опустили «завесу», это Европа опустила «завесу» перед ними, худородными захватчиками престола и власти. Впрочем, аналогичной «европейской опале» подвергся после появления Дмитрия I, «брата Федора Иоанновича», Борис Годунов. Но дело не только в «династической молодости» первых Романовых. Из числа их непосредственных предшественников выделяется Дмитрий I, так мало правивший, но оставивший по себе, оказывается, целый «шлейф» памяти весьма благожелательной. Мы уже говорили о том, что в рамках Романовской концепции доминирует негативная оценка Дмитрия I. Конечно, у него имелись сторонники и в России, сведения об этом до нас дошли. И, конечно, любопытна интерпретация этих сведений историками. Например: в «коллективном сознании крестьянских казачьих и посадских масс» Дмитрий I превратился в «социально утопическую легенду» (Чистяков. «Русские народные социально-утопические легенды»). Ну очень уж мудрено!..