Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - Бен Макинтайр Страница 11

Земля, взрастившая Кима Филби, сделала его типичным представителем высшего класса, англичанином из частной школы; жизнь, вскормившая его, создала нечто совершенно иное, и его дорогой друг Николас Эллиотт об этой жизни даже не подозревал. Эллиотт не знал, что Филби стал советским агентом в тот самый год, когда Эллиотт отправился в Кембридж; он не знал, что счастливый брак Кима — просто ширма, а на самом деле его друг женат на австрийской шпионке-коммунистке; он не знал, что Филби вступил в МИ-6 не потому, что был таким же страстным патриотом, как он, а скорее, как сформулировал это сам Филби, в качестве «агента глубокого внедрения, действующего в интересах советской разведки». И Николас не знал, что во время дружеских ланчей в Сент-Олбансе, хмельных вечеров дома у Харрисов, коктейлей в подвале МИ-6 и в баре клуба «Уайтс» Ким выполнял свои должностные обязанности, поглощая секреты своих друзей так же быстро, как джин, а потом все это передавал в Москву.

Истоки двойной жизни Филби лежат в его детстве, в его отце, воспитании и серьезной идеологической трансформации, повлиявшей на его становление в юности. Ким утверждал, что его двойное существование было обусловлено непоколебимой верой в систему политических принципов, которую он открыл для себя в восемнадцать лет и никогда ей не изменял: то, что враги Филби характеризовали как предательство, он считал преданностью. Но дело было не только в идеологии. Как многие, кто был порожден истеблишментом времен поздней империи, он обладал врожденной верой в собственную способность — и право — изменить мир и управлять им. Это их с Эллиоттом роднило, хотя взгляды друзей на то, как управлять миром, были диаметрально противоположными. Оба они были империалистами, но ратовали за соперничающие империи. Под редкостным шармом Филби скрывался плотный слой гордыни; обаятельный человек приглашает тебя в свой мир, но на своих условиях, не позволяя заходить слишком далеко. Англичане любят секреты, любят сознавать, что им известно чуть больше, чем человеку, стоящему с ними рядом; а когда этот человек тоже является хранителем тайн, это удваивает то, что Тревор-Роупер называл «изысканным наслаждением, которое дает безжалостная, вероломная, тайная власть». Филби еще в юности испробовал мощный наркотик обмана и на всю жизнь пристрастился к неверности.

Для отца Ким был любимым проектом. Подобно Клоду Эллиотту, Сент-Джон Филби возлагал на сына большие надежды, но не выказывал ему теплых чувств. Он готовил сына для Вестминстерской школы и Кембриджа и гордился, когда тот сумел достичь этих целей; однако чаще всего он отсутствовал — носился по арабскому миру, пытаясь прославиться и постоянно нарываясь на конфликты. «Я стремлюсь к славе, что бы это ни означало», — признавался Сент-Джон Филби. Он был видным ученым, лингвистом и орнитологом, благодаря чему определенной славы действительно достиг, но мог бы пользоваться и более глубоким уважением, если бы не вызывал такого раздражения его нрав — упрямый и надменный. Сент-Джон Филби считал любое свое суждение, каким бы скороспелым оно ни было, истинным откровением; он никогда не уступал, не слушал других и не шел на компромисс. Он с одинаковой легкостью наносил оскорбления и обижался; он свирепо критиковал всех, кроме себя самого. Свою жену Дору он то оставлял без внимания, то третировал. Сноб и во многих отношениях традиционалист, Филби-старший вместе с тем подсознательно тяготел к бунтарству, из-за чего вечно шел против системы, а потом приходил в ярость и жаловался, когда система его не награждала. Ким одновременно видел в отце кумира и презирал его.

В школе юный Филби «постоянно ощущал длинную тень своего отца». Мальчик хорошо учился и пользовался популярностью среди товарищей, но при этом проявлял известную склонность ко лжи, несколько беспокоившую его родителей: «Ему следует всегда прилагать усилия, чтобы говорить правду, какими бы ни были последствия», — замечал отец. Ким прибыл в Кембридж в семнадцать лет, получив стипендию, чтобы изучать историю; он унаследовал от отца и уверенность в своих интеллектуальных способностях, и стремление плыть против течения.

Бурные идеологические течения, захлестнувшие Кембридж в 1930-е годы, образовали водоворот, который мгновенно поглотил Филби и многих других умных, сердитых, дезориентированных молодых людей. Ким завязал дружбу с леваками, в том числе и с крайними леваками. Фашизм выступил в поход на Европу, и только коммунизм, как казалось многим, мог ему противостоять. Поздними вечерами за обильными возлияниями в обшитых панелями комнатах студенты спорили, дискутировали, примеряя на себя то один, то другой идеологический костюм, и в некоторых, хотя и редких, случаях готовы были принять революцию. Самым значительным и, безусловно, самым колоритным из радикальных новых друзей Филби был Гай Фрэнсис де Монси Берджесс, человек безнравственный, остроумный, весьма опасный и во весь голос проповедующий коммунистические взгляды. Еще один — Дональд Маклин, умный молодой лингвист, словно специально созданный для Форин-офиса.