На трудных дорогах войны. Подвиг Одессы - Константин Деревянко Страница 11

Моим ближайшим помощником по морской части был Федор Щечка, отменнейший боцман и храбрый моряк. Всем хорош, одна маленькая человеческая слабость за ним водилась – неумеренное честолюбие. Жил он на Северной стороне. Чтобы не терять времени, я давал ему командирский катер.

Однажды заходят ко мне два лейтенанта с эсминцев, только что прибывшие из училища, и возбужденно докладывают: «Возвращаемся с Северной стороны. Видим, стоит катер. Присели на пристани в ожидании хозяина. Подходит капитан второго ранга (четыре средние нашивки). Подскочили, отдали честь, а он, не останавливаясь, небрежно дал отмашку и бросил, не глядя на нас: “Вольно, братцы. Садитесь, сам таким был”. Мы – за ним: “Разрешите на вашем катере в Южную бухту?” – “Пожалуйста”. Каково же было наше удивление, когда старшина катера обратился к нему: “Товарищ боцман”. Мы присмотрелись к его нашивкам, а они, пожалуй, нечто среднее между узкими боцманскими и средними. И решили вам доложить о том, какую неуместную шутку он позволил».

Я поблагодарил лейтенантов, извинился за боцмана. Пошел к Щечке и попросил его показать новый китель. Пристыдил: «К вечеру перешить». И Щечка поубавил гонору.

И все-таки я до сих пор питаю нежные чувства к Федору Гавриловичу за его хозяйственность, за его умение поддерживать внешний вид корабля (а это визитная карточка), за неутомимость на походе и бдение. Мне с ним легко служилось. Ну а нашивки – это эпизод и всего лишь флотский юмор, без которого невозможно жить.

Тяжело служить помощником – он за многое в ответе. Командира считалось неприличным беспокоить, а помощника – можно: он для этого существует. До глубокой ночи дела, а с побудкой в шесть утра снова на ногах. Если хочешь скорее стать командиром корабля и исправно им управлять, будь усердным помощником командира. Следуя этому девизу, я увольнялся на берег к семье не чаще одного раза в неделю и видел сына Игоря только спящим. Так как командир и помощник не могут одновременно сходить с корабля, то совестливый старпом, уходя на берег, обычно не оставляет нерешенными срочные дела. А вообще-то командиры кораблей, уважавшие своих помощников, дорожившие их авторитетом (и своим покоем тоже), отвечали нетерпеливым: «Отложим решение вопроса до возвращения старпома на корабль».

Помощнику никак нельзя часто уходить на берег. Вернешься – твои дела не тронуты, тебя ждут. Вот почему нарком Военно-Морского Флота адмирал Н.Г. Кузнецов предложил записать в Корабельный устав статью: «Частое оставление корабля помощником командира несовместимо с должным несением его ответственных обязанностей». Было записано то, что мы давно уже практиковали.

Кто дорожит репутацией хорошего старпома и стремится стать толковым командиром, тот и сейчас следует этому славному правилу.

Опять не дано было мне долго послужить на одном корабле. По представлению командира бригады эсминцев капитана 1-го ранга Г.И. Левченко я был назначен командиром сторожевого корабля «Шквал».

Гордей Иванович страшно не любил сам частить на берег и нам твердил: «Корабль – дом, в море – дома». И в частых походах мы посетили и изучили все порты Черного моря. Эту практику продолжил и его преемник – капитан 1-го ранга М.З. Москаленко. Он до сих пор вспоминает один из штормовых походов.

Декабрь 1937 года. Вышли с базы три эсминца и «Шквал» концевым. Тепло. Штиль. Проходим Синоп. Я собрал матросов, свободных от вахты, и стал рассказывать им об историческом Синопском бое 1853 года, в котором русские под командованием Нахимова стяжали славу.

Только закончил рассказ – сигнал флагмана: «Курс 330 градусов». На Севастополь. И тут же радист вручил радиограмму со штормовым предупреждением: ожидается норд-ост десять баллов. Да оно и видно было: солнце садится за тучу – берегись, моряк, получишь бучу. Грозный прогноз, многовато даже для эсминцев, а тем более для сторожевика. Потому-то комбриг эсминцев Москаленко и поднял сигнал: «Ход 24 узла». Надо торопиться проскочить хотя бы середину моря. Ведь до Севастополя 200 миль.

Наука и веками наблюдаемые признаки точно предсказали. Через час лизнул легкий ветерок, за ним порыв и сразу шквальный рывок. И задуло, и понесло. Опустилась ночь. Замерили вертушкой силу ветра. 18 метров в секунду от норд-оста. Это 8 баллов. А вот и первый сильный удар волны в правый борт. За ним второй, третий. Корабль задрожал. От сильного крена на левый борт наполовину обнажился правый винт. Позвонил механик, просил уменьшить ход – сильно вибрирует корабль. Памятуя упорство в борьбе со стихией моих наставников Владимирского и Харламова, я помедлил: пусть люди оморячиваются. Да и не хотелось отставать от эсминцев.

Но вот ветер резко усилился. Уже 24 метра – 10 баллов. Это жестокий шторм. Волна, накрывая корабль, перехлестывала через него. Резко увеличилась бортовая качка и началась килевая. Корабль стало так бить, что пришлось уменьшить ход до 18 узлов, и мы начали отставать от эсминцев.

В шторм и днем мало приятного, а ночью, в темень, совсем неуютно. Море кипело. Ветер срывал верхушки волн, и в воздухе сплошной стеной неслась водяная пыль. Видимость нулевая. Даже на мостике едва различаем друг друга. Эсминцы скрылись за пеленой воды.

У «Шквала» большая метацентрическая высота – отстояние центра тяжести корабля от центра его величины. У нас она при полном запасе топлива и воды намного больше единицы. Это обеспечивало кораблю большую остойчивость, но по этой же причине получалась стремительная бортовая качка. Период качания всего 6 секунд: 3 секунды валимся с борта на борт и столько же в другую сторону. У нас мало кто безболезненно переносил эту качку, резко снижалась работоспособность.

От сильных ударов волны крен на левый борт уже начал доходить до критических пределов, и палуба уходила под воду. Я как сейчас слышу отвратительные щелчки-удары маятника кренометра о предельную планку с отметкой 53 градуса. А до Севастополя далеко, мы у южного берега Черного моря и укрыться негде. Волна катит через все море, она уже намного выше мостика.

Стихию можно победить только выдержкой, мастерством и мужеством всего экипажа. Да, но все смотрят на командира: как он там на мостике ведет себя – не обмяк, не раскис? И какие примет меры, чтобы разумно отштормиться? Это я вижу по поведению помощников, по их наводящим вопросам и намекам: что будем делать? Ведь так продолжаться долго не может. А раз так, командиру надлежит выкладываться полностью. В спокойной обстановке ты проявлял властность, требовал порой на грани возможного. Изволь показать себя, на что способен в чрезвычайной обстановке. Дрогнешь, растеряешься, примешь неумные решения, начнешь подавать непродуманные команды, неуверенным тоном, дрожащим голосом – считай, пропала твоя власть над людьми, пошатнулся твой авторитет и на будущее. А без авторитета командиру нечего и стремиться на командирский мостик.

Я понимал, что мне нужно решиться на принятие мер, расходящихся с действиями флагмана, и отдавал себе отчет в ответственности за свои поступки. Но продолжать движение за эсминцами курсом 330 градусов при таком ветре и волне от норд-оста уже опасно и мучительно для машинной команды. Надо облегчить положение корабля и экипажа – уменьшить бортовую качку. А для этого следует привести корабль к ветру. Значит, придется оторваться от соединения и оказаться в самостоятельном плавании. Не теряя времени на запросы, я принял решение следовать приемлемым для себя курсом и ходом, самостоятельно отштормиться.