Миниатюрист - Джесси Бёртон Страница 11

Нелла и рада бы получить удовольствие от банкета в гильдии, но то и дело звучащие крики мужчин и какофония грохающих об стол серебряных кружек к этому не располагают. Они с Йоханом, плечом к плечу, прогуливаются вдоль стены, обшитой красным деревом, под шепоток и хихиканье окружающих. Мимо проплывают редкие женщины в черном, с кружевным жабо на груди, открывающим в лучшем случае узкую полоску живой плоти. Вот какая-то женщина стрельнула взглядом в сторону Неллы, глаза ее, поблескивающие в отсвете горящих свечей, расширились, а затем сузились при виде новенькой. «Улыбайся и не обращай внимания», – шепчет ей на ухо супруг, одаривая встречных женщин холодными улыбочками. Нелле кажется, что ее съели бы живьем, если бы не все эти цыплята, индейки, мясные пироги и засахаренные фрукты, коими уставлены столы.

Они усаживаются за длинный стол на козлах, покрытый великолепной белой камчатной скатертью. Большие серебряные блюда, кувшины, тарелочки.

– В еде я открываю себя, – говорит Йохан, вооружившись вилочкой для разделки крабов. Он вдруг сделался словоохотливым, словно в компании друзей-приятелей, и болтает со своей юной женушкой так, будто они лет двадцать вместе бороздили моря-океаны. – Зернышки тмина, украшающие свежий сыр, напоминают мне, что я неравнодушен к радостям земным. – Йохан разболтался и уже не может остановиться, она то и дело теряет нить. Если бы он был лисой, а Нелла охотником, она вернулась бы домой с пустыми руками. – А взять делфтское масло… такое рафинированное, такое жирное, не похожее ни на какое другое… это же огромное наслаждение. Я продаю сахар, у меня же патенты. Я тебе так скажу, Нелла: майоран и сливовое пиво доставляют мне больше радости, чем успешная сделка.

Он взглядывает на жену, отделенную от него столом.

– Надо будет сказать Корнелии, чтобы она тебе сделала.

– Моя мать тоже делает. – От его болтовни и общего гомона у нее кружится голова.

– Летом, на легкий завтрак, инжир со сметанкой, – продолжает он. – Все, что осталось от детства… вкусовые ощущения. Ты наверняка тоже помнишь.

– Конечно.

– Для тебя это недавнее прошлое.

Она готова с ним поспорить, ее детство давно кануло в прошлое, но прервать Йохана – все равно что пытаться рукой остановить половодье.

– Память через вкусовые ощущения, – развивает он свою мысль. – Пища – это язык. Пастернак, турнепс, лук-порей, цикорный салат… мне становится не по себе, когда другие этого не слышат. А рыба! Камбала, угорь, лиманда и треска – моя любимая четверка, хотя не откажусь ни от каких морских или речных даров в нашем отечестве.

Улыбка до ушей. Хоть бы он уже перестал скалиться, разглагольствовать и постоянно озираться!

– Что вы едите в море? – спрашивает она.

Он кладет вилку.

– Человечину.

Она прыскает, и ее смех, не будучи поддержан, повисает между ними этаким вопросительным знаком. Пожав плечами, он вонзает вилку в очередного краба.

– Когда заканчивается еда, каннибализм становится единственным путем к спасению. – Он одаривает ее улыбкой, и она не находит ничего лучшего, чем опустить глаза в тарелку.

– Шутка, – успокаивает он ее. – Шутка.

Снова спазм в животе. Не ровен час она потеряет сознание – от шумного застолья, от неопределенности их разговора, от всей новизны, которая на нее обрушилась.

– У меня есть любимая таверна, – говорит он. – На Восточном острове, возле товарных складов. Горячая картошка тает во рту. Неподражаемые крабы. Не то что этот. – Он потыкал вилкой в мякоть. – Мой тайный рай.

– Но вы же мне про него рассказали.

Он поигрывает вилкой в воздухе.

– Да, – соглашается он. – Рассказал.

Приятно удивленный ее наблюдательностью, он смотрит на нее с возросшим интересом, но тут же переключается на волокнистую бренную плоть на тарелке. Клешни цвета чернил, вызывающе красный, а кое-где розоватый панцирь. Оторвав клешню, Йохан выковыривает из нее вилкой все до последнего волоконца – подобно Отто, он сверхпедантичен – и успевает поприветствовать какого-то цеховика.

Покончив с крабом, Йохан оставляет ее одну, а сам уединяется в уголке с небольшой группой. Вероятно, чтобы обсудить финансы, поставки грузов и комиссионные, за которыми они гоняются, точно за трюфелями, по всей Европе. Группа на удивление быстро распадается, так что рядом с ним остаются единицы. Кто-то заговорил о королевских семьях в Англии и Франции, о том, что они обставляют свои дворцы с небывалым рвением, приобретая самые дорогие вещи. Богатые люди, подхватывает другой. «А мы еще богаче», – произносит Йохан с плотоядной ухмылочкой, и остальные с готовностью разражаются дружным смехом. Нелла присматривается к тем, кто остался с ее мужем. Ей не вполне понятно их поведение, но что-то в нем ей не нравится. Стоит им только отвернуться от Йохана, как оживление на их лицах куда-то улетучивается, и кажется, его общество радует их совсем не так сильно, как они секунду назад старались это показать. Она ощущает странную опустошенность, зато выкристаллизовывается некий опыт, приобретенный в новой для нее среде. Ее собственные улыбки такие же вымученные, застывшие, в них присутствует что угодно, только не радость.

Она сидит, не притрагиваясь к третьей перемене, чаше с гребешками в гороховом и сливовом соусе, просто не в силах себя заставить, и тут замечает, что к ней направляется женщина, которую она уже видела раньше. Прямая спина, светлые волосы закручены в этакий замысловатый кок, украшенный черной бархатной тесьмой, в ушах болтаются жемчужные сережки. Женщина придирчиво разглядывает Неллу, и та благодарит бога и Корнелию за маленькое чудо: после переделок платье сидит на ней отменно.

Остановившись рядом, женщина делает глубокий книксен.

– По слухам, вы еще совсем молоды.

Нелла одной рукой сжимает чашу. А женщина, распрямившись, бегло озирается.

– Все гадали, какая вы. – Она понижает голос и наклоняется ближе. – Я вижу, в отношении жены Йохан Брандт придерживается таких же высоких стандартов, – говорит она с улыбкой. Нелле остается надеяться только на то, что ее душевное смятение никак не отражается внешне. Не сказать чтобы в тоне незнакомки звучала недоброжелательность, но слишком уж всё в лоб, это делает Неллу еще более уязвимой, и ей это не нравится.