Столыпин - Аркадий Савеличев Страница 11

Собственно, «тестюшка» давно уже был под каблуком у жены. Всем кланом Нейдгардтов заправлял молодой да ранний брат Ольги Борисовны, одесский градоначальник. Вовсе не обязательно, чтоб все градоначальники были при почтенных сединах. Слава богу, он жил в Петербурге, крутился в свете, пока не получил эту хлебную должность, справедливо полагая, что Петербург от него не уйдет. А пока – пожить в свое удовольствие, качаясь на волнах между Одессой и Херсоном, разумеется, в лучших, роскошных каютах. Здешние чиновники любили жить, не подвластные невским ветрам. Весенний низовой Днепр. Лиманы. Море. Солнце. Что может быть лучше? Поместья-то были у Нейдгардтов вблизи Херсона. И так уж получилось, что именно брат Ольги встретил первым Петра Столыпина, неизвестно зачем нагрянувшего на берега Днепра. Но градоначальник был старше, прозорливее, вот и спросил за бокалом местного, густого вина:

– Может, без лукавого обойдемся, Петр Аркадьевич?

– Хорошо бы, Дмитрий Борисович, – легко пошел на поводу Петр.

– Тогда погостюем маленько на Днепре – да и в каютку, на волны.

– Право, до Одессы дорога не шаткая.

– А если не шаткая, то…

– …то самая верная. Там и море, там и Ольга, которая спит и видит, чтоб погостить на Днепре…

– …без отца и матери?

– Да пока, наверно, отец не нужен? Не нужна и мать? Если я верно мыслю, так до формального предложения дело ведь не дошло?

– Ох, Дмитрий Борисович!.. Прозорливец вы, как я посмотрю.

– Ох, Петр Аркадьевич!.. Смотрите – да не просмотрите зазря глаза. Ох-то ох, да и сам, как говорится, не будь плох. Ольге не так просто принять решение. Мучится, бедная, все еще оплакивает смерть Михаила. Себя винит… А в чем ее вина? Маленькое кокетство? Невинные улыбки? Уберите ее слезы! Осушите. Под таким-то славным солнцем…

И погостив на берегах широкого Днепра, Петр принял предложение младшего Нейдгардта. На пароходе, идущем в Одессу, для одесского градоначальника даже по здешним размашистым меркам – по аршину на каждый вершок – были созданы царские условия. Хотя полно! Часто ли цари, окруженные седой, безликой свитой, так счастливо проводят время? Студиоз, только что перешедший на третий курс, чувствовал себя на седьмом небе. У него была отдельная каюта, но время он проводил в капитанской гостиной, которая на эти сутки была отдана градоначальнику. Откуда в эту каюту, со всех сторон окруженную морем, постоянно набивалось румынских цыган, пожалуй, и сам градоначальник не знал. Разве что капитан знал, грек-пройдоха одесского разлива. Видно, он частенько причаливал в той или иной бухточке, а то и шлюпки спасательные за борт спускал. Цыгане-то цыгане, да все разные. Одних высаживали за борт, других подсаживали. Неторопко шел вроде бы и рейсовый, а вроде и личный пароход губернатора. Пассажиры, по глупости и неосмотрительности попавшие в этот рейс, не смели возражать и жались по своим каютам, а то и на ночной палубе. Ищи дураков! Пароход качался от вихревого перепляса, стекла вылетали от неизменного «Оля-ля!» да «Оля-лю!» А может, и от бутылок, которые ресторатор, тоже пьяный, как-то не так подавал. Окнам нечего запирать веселье: веселье должно ходить теми же волнами, которые разгулялись в ночи. Напрасно капитан вбегал:

– Может, здесь причалим да заночуем?..

– Дальше! К Одессе!

– Да ведь потонем, Дмитрий Борисович.

И славно, что потонем! Будет что вспоминать.

– Кому будет вспоминать-то, Дмитрий Борисович? Опомнитесь, родимый…

Он опомнился только уже на траверсе Одессы, но на удивление трезво и решительно. А удивляться было чему: гость дорогой валялся нераздетым на диване и знай охал:

– Охохо!..

Нейдгардт тряс его за плечи, но слышал все то же:

– Ох… Непривычен к такому…

– Вижу, вижу, – раздумывал градоначальник, пока пароход подворачивал к пирсу. – А потому сходить на берег нечего. Ольгу я привезу прямо на пароход. А вас, милый Петр Аркадьевич, мои одесские капитаны за это время приведут в полный порядок… ибо будет непорядок, если Ольга встретит вас в беспорядке… Тьфу, совсем запутался!

Нейдгардт сошел в дожидавшуюся у причала карету и умчался в верховой город, а Петр остался с лекарями-капитанами – на целые сутки, считай. Ибо только на завтрашнее утро был расписан обратный рейс. Но, видимо, градоначальник дал капитанам строжайшее предписание: пассажир-ночлежник за эти сутки был приведен в надлежащий вид и даже выкупан в море, под охраной широкой рыбацкой сети. Уже в благостной вечерней темноте пассажира подняли на борт.

Прямо кудесники эти одесские капитаны! Мало того, что все на пароходе было прибрано и вычищено до блеска, мало, что пассажир был чист и светел, как восходящее солнышко, так и за цветами сгоняли на берег, к базару. А может, и к своим знакомым. Во всяком случае, когда Ольга в прогревшихся утренних лучах ступила с трапа на борт… ее встречал Петр с букетом весенних, росистых роз. Брат-пройдоха ни о чем не предупреждал, сейчас он далеко позади прощался с провожающей свитой, а Петр до времени затаился в затененном межпалубном проходе. Так что вполне уместный был вскрик:

– Петр… вы?..

– Я, Ольга… именно я!

– Вот именно, сестрица. Похищение! – Ухмыляющийся братец вспрыгнул на борт в самую последнюю минуту, когда пароход уже отчаливал от пирса. Вслед ему из свиты градоначальника бросали цветы. – Видите, как нас провожают? Петр Аркадьевич, что же вы стоите?..

Петр бросился собирать цветы и целой охапкой, в придачу к своим, совать их в руки смущенной Ольге. Братец только смеялся:

– Ведь не бросишься же ты, Оля, за борт?

Она наконец оценила розыгрыш и уже отходчиво согласилась:

– Не брошусь. Какие вы, право…

Это в равной степени относилось и к Петру. Но он уже был не вчерашний – сегодняшний. Спокойно и деловито обернулся к Нейдгардту: