Последняя история Мигела Торреша да Силва - Томас Фогель Страница 11

«Мария — это сон или игра воображения? Существовала ли она в действительности? Почему она внезапно возникла в моей жизни? Что нужно ей? А мне?»

Мануэл терялся в догадках и не мог найти ответа.

«Самое главное теперь для меня, это выяснить, откуда ее отец знал старого Мигела Торреша да Силва», — убеждал себя Мануэл и в общем-то был отчасти прав. Умом он признавал справедливость этой мысли. Но все его существо с головы до пят было заполнено именно Марией, именно из-за нее он лежал без сна и мучился догадками.

С чего начать, как жить дальше? Молитва тут не поможет. И математика тоже. Один неверный шаг — и его высмеют, он станет предметом насмешек всего города.

Нужно подождать. Возможно, Мария появится опять. В раздражении он встал, подошел к окну, посмотрел на небо. Там наверху был полный, никем не нарушаемый порядок. Безоблачно. Ясно. А здесь, внизу, все внезапно запуталось. В его голове хаос.

В виноградной листве, обрамляющей окно, стрекотали цикады. Мануэл закрыл ставни. В кувшине оставалось немного вина. Он выпил глоток, потом другой и опять лег в постель. Вспомнились былые времена, когда все было еще легко и просто. Когда дед читал вечернюю молитву, без которой нельзя было лечь спать, немыслимо заснуть. Сейчас он нуждался в снотворном. Нет, не в микстуре, а в паре-другой воспоминаний, которые, как паром, перевезли бы его в страну снов. Раньше это была дикая возня в постелях с братом и сестрой, пока не вмешивался дедушка, чтобы задать им всем перцу, а заодно и каждый лупил другого, не причиняя при этом боли. Чтобы без слез — вот был высший принцип! Обычно так оно и было. Почти всегда. Но в случае необходимости дедушка мог осушить детские слезы. Никто это не делал так хорошо, как он.

«Другие дети разучивали песни перед отходом ко сну. А мы слушали дедушкины истории. Самое важное — его голос. Он окутывал нас, давал чувство защищенности. В середине его рассказов наши глаза слипались, и мы отбывали в торжественные покои, где нас встречали сны, нередко навеянные дедушкиными словами и которые потом бесцеремонно проказничали с нами.

Ах, дедушка, дедушка, наверное, сегодня я немножко перебрал, но чего бы я не отдал, чтобы снова почувствовать прикосновение твоей колючей бороды к моему лицу, а ведь раньше, черт меня побери, мне это не нравилось! Я многое бы отдал сейчас за это. Ничего не выйдет. Понятно, что ничего. Но если я сейчас положу голову на локоть, начну мечтать, вспоминать о том, что было и никогда больше не повторится, мне кажется, я почувствую тебя и твой запах. Никто так хорошо не пахнул, как ты. И незадолго до своей смерти — это было на дне рождения тети — ты положил руку на мое плечо и тихо сказал: „Ты самый любимый!“ Я ощутил тогда чувство неловкости и обрадовался, что этих слов никто не слышал, и совершенно не понимал, почему, собственно, я. Это было тогда. Сегодня я лучше понимаю твои слова. Это было благословение. По крайней мере так я думаю сейчас. Со всем своим смирением».

Луна, продолжая свой ночной путь, послала несколько светлых лучей через прорези ставней. Мануэл закрыл глаза.

«Уже нет ни наказанья, ни смеха, ни слез, ни утешения, ни рассказов. Но я слышу твой голос. Он сопровождает меня в моих ночных видениях — пусть их игры со мной будут поспокойнее!»

Еще не рассвело, а Мануэл уже проснулся. Последний сон хорошо запечатлелся в его памяти. Двое мужчин на верхней палубе трехмачтовика, один из них сидит на бочке, другой на стянутых веревками рулонах ткани. Они шепчутся друг с другом.

Мануэл встал, оделся и пошел через спящий город вниз к Мондегу. Искать дорогу нужно отсюда, подумал он. Несколько кошек прошмыгнули по улице и скрылись в подъездах. Вокруг не было ни души. Наискосок от кованного из железа портала церкви виднелась полуразрушенная стена сада, за ней можно было разглядеть агавы с их соцветиями размером почти с дом. Мануэл стал искать там уединенное местечко, откуда можно было видеть вход в церковь. Но вскоре глаза его слиплись от усталости, и только когда окончательно рассвело, он заметил пару упрямых мулов, неохотно тащившихся по дороге. Тут только ему стало ясно, где он находится. «Когда-нибудь Мария все же выйдет из дома», — подумал он.

Прошла целая вечность. Наконец ворота отворились, и две женщины вышли на улицу: это была Мария в сопровождении старой, одетой во все черное женщины. У обеих в руках были плетеные корзинки.

«Рыночный день», — сообразил Мануэл и на почтительном расстоянии последовал за ними.

На рыночной площади царило оживление. Он пытался не потерять обеих из виду, раздумывая, как незаметно для старухи заговорить с Марией.

Он купил дыню. Все должно выглядеть как чистая случайность. В конце концов, покупки — самое нормальное дело на свете. Нормальное, если одновременно нет занятий в университете. Только теперь он понял, что случилось и что не имело права случиться. Он забыл о занятиях. С удивлением констатировал, что в данный момент ему это безразлично. Он наблюдал, как обе женщины основательно наполнили корзины, как они поставили их на землю перед ступенями, ведущими к церкви, причем Мария осталась на площади, а старуха поднялась по ступеням и исчезла в храме.

«Дар небес!» — подумал Мануэл и поспешил к Марии.

— Мануэл!

— Я хочу подарить тебе дыню, — сказал он и тут же сообразил, как комично он выглядит рядом с Марией и ее корзинами, полными фруктов.

Мария была сначала слегка испугана и растеряна, но потом засмеялась и сказала: «Давай произведем обмен. Я тоже хочу тебе кое-что подарить».

Она достала из корзины дыню и протянула ее Мануэлу.

— Я хотел бы встретиться с тобой, — сказал он и заметил, что Мария покраснела.

— Ты должен уйти, — ответила она. — Старая Жозефа хотела только поставить свечу. Она занимается у нас домашним хозяйством.

— Скажи, где и когда!

— В пятницу, после вечерни. Ты знаешь Санта-Круз. Там, перед крытой галереей. А теперь иди! Мне бы хотелось, чтобы Жозефа не знала тебя в лицо.

Слишком поздно.

Сломя голову Мануэл бросился прочь через прилавки.

— Ах ты, воровское отребье! — бранилась ему вслед старуха, но Мануэл уже исчез в одном из многочисленных маленьких переулков.

«Ах вот что, — подумал он, остановился, глубоко вздохнул и с облегчением сказал сам себе: — Ах вот что, ведь сегодня суббота!»

* * *

Мануэл поднялся в Кумулу и без особой радости вошел в университет. Было утро понедельника, с которого под беспощадным светом летнего солнца началась новая учебная неделя. Утомительные занятия нудно тянулись целый день. И даже предложение продолжить их на свежем воздухе, в другое время встреченное бы с радостью, на сей раз не нашло должного отклика. Студенты мечтали о каникулах, Мануэл — о грядущей пятнице.

Лишь в середине недели вместе с грозами пришло небольшое похолодание. Когда Мануэл, промокший до нитки, добрался до дома, его поджидала хозяйка с тарелкой свежих фруктов, которые она принесла ему прямо в комнату. Это была вдова лет шестидесяти, всегда заботившаяся о благополучии своих студентов. Обычно она сокрушалась по поводу растущих цен и болтала без умолку обо всем, что доходило до ее слуха. Так Мануэл узнал о торговце сукном, которого она недавно встретила.