Федюнинский - Сергей Михеенков Страница 11

Впечатления о Монголии остались яркие. Всю жизнь Иван Иванович Федюнинский любил вспоминать некоторые курьезные случаи и истории, в которых иногда, не зная местных обычаев, оказывались красноармейцы. А порой и сами невольно создавали их. «В то время в Улан-Баторе считались священными рыбы и собаки, — рассказывал генерал. — И тех и других здесь было много. Должен сказать, что наши водители, не зная, что собака является священной, не проявляли особой осторожности и наезжали на них. Это вызывало недовольство буддийского духовенства, и мы вынуждены были принять серьезные меры, считаясь с настроениями и обычаями населения. А с рыбой дело доходило до курьезов. Кто из нас не любил ловить ее! Почти каждый красноармеец считал себя рыбаком. Часто самодельными снастями они пытались ловить рыбу на реках Тола и Керулен. И как только появлялся “рыбак”, сразу же приходил лама. Рыба клевала хорошо. И когда воин вытаскивал рыбу, радуясь своему успеху, к нему подходил огорченный лама, покупал ее и возвращал обратно в реку. Командование было вынуждено прекратить рыболовные страсти красноармейцев».

Белореченскому полку власти Улан-Батора отвели участок гористой местности на окраине города. Голое место, к тому же неудобное для какого-либо строительства. Личный состав жил в палатках, но надо было готовиться к зиме. Зимой, на монгольских ветрах, в палатке не выжить. Решили строить землянки. Леса в окрестностях Улан-Батора не было. Кругляк и пиломатериалы возили из Кяхты. Рыли котлованы, рубили срубы и опускали их под землю. Казармы под землей — необычно. Зато надежно. Тепло. Безопасно.

Командование полка разместилось в юртах.

Забот у Федюнинского в эти дни было невпроворот.

«Позднее нам разрешили взять семьи, — вспоминал он о Монголии. — Им тоже построили землянки. Так на окраине Улан-Батора появился военный городок, или, как его называли, “копай-город”. Конечно, жить в землянках, особенно семейным, было не очень-то приятно — тесно и неуютно, но, как гласит пословица, “в тесноте, да не обиде”. Самое главное — зимой в землянках не мерзли. Хуже было, когда наступила весна, а вместе с ней и весенние дожди. Вспоминаю свою землянку, в которой жил с женой. Потолок в ней был из картона, а стены покрыты далимбой (монгольский хлопчатобумажный материал). Однажды весной прихожу домой пообедать и вижу такую картину: вся посуда стоит на полу, а в нее с потолка и стен стекает вода.

— Ничего не поделаешь, дорогой, — сказала жена, виновато улыбаясь, — придется сегодня остаться без обеда. Иначе утонем здесь.

— Не волнуйся, — успокоил я ее, — обойдусь сегодня и без обеда. Не умру.

…Мы знали, что пришли сюда не ради удовольствия, а ради того, чтобы выполнить приказ Родины, помочь Монгольской Народной Республике отразить возможную агрессию, угроза которой, по всем данным, быстро надвигалась. Японские войска непрерывно сосредоточивались на границах с МНР. Вот-вот должна была разразиться гроза. Мы это чувствовали все явственнее».

Японцы называли Монголию «двусмысленной территорией», имея в виду прежде всего ее несамостоятельность. Генерал Араки говорил: «Монголия должна быть в любом случае территорией, принадлежащей нам».

Планы Японии были грандиозны. Следующей целью было Приморье. А потом — атака на запад, в глубину Сибири, с целью — «Великая Япония до Урала».

С января 1939 года начались провокации на границе. Японские солдаты и союзные им баргуты (одно из монгольских племен) совершили рад нападений на заставы и пограничные посты. 11 мая батальон японцев с минометами и пулеметами напал на монгольскую пограничную заставу в районе Номон-Хан — Бурд-Обо. Немногочисленный пограничный отряд вынужден был отступить к реке Халхин-Гол. На помощь пограничникам пришли войска. Завязался бой, в ходе которого японцы были отброшены за пределы границы. Но буквально через три дня несколько эскадронов кавалерии противника заняли Дунгур-Обо и вышли к реке Халхин-Гол, оседлали гряду высот и начали окапываться. На следующий день к ним присоединились еще 700 всадников. Затем подошли колонна бронетехники и грузовики с пехотой и боеприпасами. 15 мая японская авиация начала бомбить военные и гражданские объекты, расположенные на монгольской территории.

Позицию для решающего сражения японцы выбрали удобную, выгодную во всех отношениях — цепь высот, господствующих над равниной, река, препятствующая противнику производить какой-либо маневр, топкие обрывистые берега, которые исключают участие танков в атаке на высоты. К тому же отсюда, в случае победы, можно начинать наступление на север и северо-запад, в Забайкалье. Здесь, на Халхин-Голе, японцы строили свой трамплин для прыжка на северо-запад. В случае же неудачи можно легко отступить, «не теряя лица», то есть вывести основную массу войск из-под удара. Азарт японцев подогревало еще и желание поскорее взять реванш за проигранное сражение у озера Хасан.

* * *

Как отмечают историки, «с формальной точки зрения подобный инцидент выглядел бы как столкновение Монгольской Народной Республики и Маньчжоу-Го (марионеточного государственного образования, созданного японцами после оккупации Маньчжурии). Фактически же за их спинами стояли Советский Союз и Япония».

Наше командование, располагая точными разведданными и осознавая всю сложность создавшихся обстоятельств, тоже вело приготовления. В Монголии уже стоял 57-й особый стрелковый корпус. Его привел из Кяхты вглубь Монголии будущий Маршал Советского Союза, а тогда комдив И. С. Конев. В состав корпуса входила и 36-я мотострелковая дивизия. Корпус Конева насчитывал 30 тысяч войск, 280 бронемашин, 265 танков, 107 самолетов различных типов. Части Квантунской армии в то время ничем подобным не располагали. Вскоре командование корпусом примет комкор Г. К. Жуков. Корпус значительно усилят и реорганизуют в 1-ю армейскую группу.

Реорганизация произошла и в 36-й мотострелковой дивизии. Полки получили новые номера. 108-й Белореченский получил наименование 149-го мотострелкового.

В последних числах мая 1939 года поступил приказ: форсированным маршем выдвинуться в направлении Тамсаг-Булака. Шли к границе, к реке Халхин-Гол. Там уже шли бои. Японцы силами нескольких пехотных полков и баргутской кавалерии при поддержке артиллерии, бронемашин и авиации атаковали позиции монгольских войск, потеснили их и охватили левый фланг частей и подразделений, занимавших позиции на восточном берегу Халхин-Гола. В бой вынуждены были вступить части Красной армии.

Обо всем этом бойцы и командиры 149-го полка узнали на марше от политработников. Колонны ускорили движение, чтобы как можно быстрее влиться в ряды сражающихся войск.

Японцы между тем наращивали удар, вводили в наметившийся прорыв свежие части. Вскоре возникла угроза потери переправы, после чего войска, находившиеся на плацдарме, оказались бы отрезанными от основных сил 1-й армейской группы. Контратакой немногочисленных резервов и прибывшего к Халхин-Голу 149-го полка прорыв японцев был ликвидирован и фронт восстановлен.

Как это было…

«К середине дня, — вспоминал Федюнинский, — к месту боя примчался (в буквальном смысле этого слова) на автомашинах наш полк. Не дожидаясь сосредоточения всех сил, он с ходу устремился на противника. Но вначале, надо признаться, произошла досадная заминка. Местность для нас была незнакомой, распоряжения отдавались наспех. В результате подразделения на короткое время потеряли ориентацию. Вспоминаю, как 1-й батальон, преодолев реку Халхин-Гол, резко изменил направление своего наступления, стремясь обойти барханы, труднопроходимые не только для техники, но и для пехоты. Невольно изменил направление и другой батальон, которым командовал капитан Николай Николаевич Зайюльев. Он развернулся левее 1-го батальона. Возникла острая необходимость немедленно выправить положение, иначе удар по противнику мог получиться разрозненным, словно растопыренными пальцами, и фланги батальонов попали бы под огонь японцев. Но как этого добиться? Ведь связь отсутствовала. И тогда командир полка решил послать в 1-й батальон начальника штаба, а меня — в батальон Зайюльева. Нам предстояло не допустить смешивания боевых порядков подразделений, объединить и согласовать их удары. Общими усилиями положение было выправлено. Хотя удар получился не такой мощный, как бы нам хотелось, противника удалось остановить. Действия наших батальонов охладили пыл наступающих японцев. Понеся чувствительные потери, они в тот день прекратили атаки. Наступила первая ночь после боя. Ночь тревожная, бессонная. То здесь, то там вспыхивали перестрелки, хотя ни с нашей стороны, ни со стороны японцев активных действий не велось, если не считать работы разведки».