Остров кошмаров. Томагавки и алмазы - Александр Бушков Страница 11

Распространено заблуждение, что рабов набивали в трюмы, как селедок в бочки, так что они едва могли шевельнуться, – и за все время плавания из трюма не выпускали. Это действительно так, но относятся эти ужасы уже к гораздо более позднему времени, о чем я чуть погодя расскажу подробнее. А что касается восемнадцатого века – не стоит забывать, что рабы были ценным товаром. Покупная цена в Африке могла достигать и двадцати фунтов, а вот продажная в Америке – и восьмидесяти. В этих условиях деловой человек заботился о сохранности товара насколько возможно – никто ведь не грузит японские телевизоры в кузов грузовика навалом, вилами.

Часть капитанов и в самом деле набивала трюмы рабами так, что они могли лежать только на боку. Другие – конечно, не более гуманные, а просто более практичные – вели себя иначе. Вот что писал в мемуарах большой знаток проблемы, многолетний капитан невольничьего судна англичанин Снелгрейв: «Покупая негров, мы заковываем в железо наиболее дерзких из них, однако женщинам и детям позволяем ходить свободно. Когда же удаляемся от побережья, освобождаем от оков и мужчин. Их кормили дважды в день и позволяли в хорошую погоду выходить на палубу в семь утра и оставаться там, если считают нужным, до захода солнца».

Некоторые капитаны устраивали для рабов на палубе самые настоящие танцы под музыку – разумеется, не для их удовольствия, а чтобы это служило для живого товара чем-то вроде укрепляющей силы физзарядки.

Ну а негритянки помоложе и посимпатичнее на все время плавания (как правило, занимавшего от шести до десяти недель) становились сексуальными игрушками бравых морячков. На одних кораблях строго соблюдали субординацию, позволяя развлекаться с чернокожими красотками лишь судовым офицерам (и, понятное дело, в первую очередь капитану), на других царила этакая демократия – к забавам допускался весь экипаж.

И все же плаванье на любом невольничьем корабле, соблюдалась ли там какая-то гигиена или отсутствовала полностью, было лотереей, в которой проигрышный билет означал смерть. На кораблях среди негров (и часто передаваясь матросам) нередко вспыхивали эпидемии дизентерии, оспы и еще какой-то загадочной, до сих пор, кажется, не установленной болезни, когда от человека к человеку заразным образом передавалась слепота. Дизентерию тогда лечили самыми примитивными методами, а оспу и слепоту не умели лечить вообще. Так что за борт периодически выбрасывали мертвецов. Когда на одном из кораблей загадочная слепота поразила сразу тридцать девять человек, капитан распорядился вывести их на палубу, привязать к ногам груз и выбросить в море.

Еще в 1680–1688 гг. Африканская торговая компания привезла в Америку 60 783 раба, а за время плаванья через Атлантику 14 387 потеряла. А в восемнадцатом веке один ливерпульский капитан, явно из особенно алчных, принял на борт семьсот рабов. Мест было мало, и он уложил их в два слоя, друг на друга. Естественно, ни о каких прогулках, танцах и регулярных опрыскиваниях трюмов уксусом (что практиковалось на многих кораблях) речь не шла. За время плавания умерла половина рабов. А потому постоянными спутницами невольничьих кораблей были стаи акул, сплывавшихся на даровую поживу.

В Америке, выставляя доставленных рабов на продажу, капитаны шли на всевозможные мошенничества. Расскажу только об одном. Один ливерпульский капитан хвастался, что сумел обмануть не кого-нибудь, а евреев. Большая партия негров с его корабля маялась дизентерией, из них, простите, непрерывно текло – а, как показывала практика, такие больные очень быстро умирали. Капитан проявил гнусную изобретательность – попросту заткнул неграм задние проходы паклей, забил плотные пробки и побыстрее продал евреям (торговля вообще в те времена происходила быстро, покупатели кидались оравой в загон и буквально расхватывали приглянувшийся им «товар», так что некоторые негры в ужасе бежали куда глаза глядят, полагая, что белые хотят их съесть и выбирают самых упитанных). Это очень быстро обнаружилось – но, полагаю, своих денег евреи назад так и не получили, как и облапошенные покупатели других национальностей (о таком нет ни малейших сведений).

В самом Лондоне к 1764 году имелось уже примерно 20 000 рабов-негров – их там свободно продавали и покупали, как когда-то саксы – кельтов, а нормандцы – саксов. Их использовали исключительно в качестве слуг. У джентльменов (а их в столице хватало), вообще у богатых людей считалось крайне гламурным иметь камердинера-негра, «украшенного» серебряным ошейником. Спрос рождает предложение – и ювелир Мэтью Дэйер с улицы Орчард-стрит в Вестминстере, чутко откликаясь на запросы рынка, поместил объявление, где возвещал, что производит на потребу благородным господам «серебряные замки и ошейники для черных и собак». Варварская Россия, где в то время вовсю процветало крепостное право, ни до клейм, ни до ошейников для крепостных не додумалась…

Сколько всего горемычного черного народа было вывезено из Африки? Точных сведений нет и вряд ли когда-нибудь будут. Многие считают – 10 000 000. Серьезный историк Д. Ф. Доу, занимавшийся и работорговлей XVII–XVIII вв., называл гораздо большую цифру – 50 000 000. Известный американский историк Герберт Аптекер в книге «Колониальная эра» – вообще 75 000 000. Возможно, какие-то из этих цифр и преувеличены – подробной, всеобъемлющей статистики все равно нет. Но одно не подлежит сомнению: Африка лишилась многих миллионов своих жителей (что особенно гнусно, в этом активнейшим образом участвовали сами же африканцы в немалом количестве).

Об отношении творческой интеллигенции к работорговле. Довольно известный в свое время поэт Уильям Купер написал цинично, но, по крайней мере, откровенно:

– Я удручен торговлею рабов, боюсь, что те, кто пропадают и покупают их, негодяи; то, что я слышу о мучениях, страданиях и стонах рабов, почти способно выжать слезы из камней. Мне очень жалко их, но я должен молчать, ибо как можно обойтись без сахара и рома?

Нашелся и другой… Артист-трагик Джордж Фредерик Кук, как-то явившись в Королевский ливерпульский театр в изрядном подпитии (обычное дело для тружеников Мельпомены в то время), стал во время антракта, шатаясь, болтаться по сцене. Публика принялась его освистывать. Тогда актер, придав себе как можно более устойчивое положение, крикнул:

– Я вышел сюда не для того, чтобы меня оскорбляла группа негодяев, в проклятом городе которых каждый кирпич замешан на африканской крови!

Но подобные проявления благородных эмоций в Ливерпуле были крайне редки. По подсчетам некоторых историков, общая прибыль Ливерпуля от работорговли составила 15 186 850 тогдашних фунтов стерлингов. Какие уж тут благородные эмоции, если нельзя обойтись без сахара и рома?

Печальный парадокс восемнадцатого века в том, что с моряками невольничьих кораблей, такими же англичанами, вольными подданными Великой Британии, сплошь и рядом обходились даже более скотски, чем с неграми-рабами. Причина проста: негр был ценным товаром, способным порой принести прибыль процентов до четырехсот, а матрос – расходным материалом, обходившимся чуть ли не в гроши и легко заменявшимся без всяких хлопот и особых расходов. Он ведь был бедняком, а кальвинистская этика, как мы помним, бедняков за людей как-то и не считала…