История альбигойцев и их времени. Книга вторая - Николай Осокин Страница 108

Патрис повел свое предприятие со всею энергией. При первом свидании с Гарсиа и Проби, синдиками и агитаторами Альби, он сообщил им об обещаниях дона Фернанда. В ответ последовало живое заявление восторга. Южане легко поддавались всяким упованиям, как бы они ни были призрачны. Они не думали о том, что будущий государь их бессилен, как ребенок, что он не имеет никакого значения даже в своей стране, что он во всем зависит от отца и что он ничем не показал еще ни своих способностей, ни своего характера. Но как действовать? Отец Гарсиа говорил, что для освобождения от врагов можно прибегнуть ко всяким средствам, призывать к помощи Божьей или дьявола. Отец Бернар не одобрял только последнего, впрочем, согласился идти во всем за отважным Патрисом, уступая ему в этом деле первую роль. Это и было одной из причин того, что заговор не удался в самом начале.

Патрис своей горячностью испортил дело, которое и без того было слишком непрочно. Ему недоставало осторожности и сдержанности своего друга. В каркассонской ратуше он говорил людям, не подготовленным к делу, в присутствии пятнадцати горожан речи против французского правительства. Его замысел вначале показался слишком смелым. В то же время Бернар со своей трибуны говорил публично, что если папа не согласится на требования викария и его ходатаев, то в стране найдутся мученики, готовые постоять за дело правды. А однажды, проповедуя у себя в церкви, решился заявить, что король не исполняет своих отеческих обязанностей по отношению к народу.

Между тем в Альби заговор не прививался. Только три консула согласились с Гарсиа, остальные не одобряли его замыслов. О лиге нельзя было и думать. Ее можно было создать примером решительного, скорого восстания. Для этого нужен был смелый вождь. Дону Фернанду следовало не медлить и встать во главе восстания. Бернар вызвался переговорить с ним об этом и отвезти грамоту от каркас-сонских консулов.

Сопровождаемый одним молодым миноритом, он в самое ненастное время года, подвергаясь постоянным опасностям, отправился по снежным тропинкам Пиренейских гор в замок Пла-де-Корс, где тогда проживал арагонский двор. Подъезжая в замку, Бернар, раздумав подавать принцу грамоту, которая могла бы впоследствии послужить уликой, сошел с коня, пробрался в лесную трущобу, разорвал на мелкие куски это опасное для него послание и остатки раскидал по земле (60). Он не решился остановиться во дворце, хотя имел на то право, а, чтобы отстранить подозрение, заехал к капеллану и через него получил аудиенцию у принца. Он сказал Фернанду, что Каркассон готов присягнуть ему, если принц в силах прогнать французов из страны.

С детским самохвальством дон Фернанд, не спросив ни о средствах защитников, ни о настроении страны, ни о силах неприятеля, объявил свое согласие на этот легкий, по его мнению, подвиг. Бернар тут же понял, с каким человеком имеет дело, он в душе не мог не рассмеяться над своей доверчивостью и влечением своих товарищей, он уже собирался в обратный путь, но получил от короля приглашение немедленно явиться к нему.

Иаков проведал о прибытии францисканца и о его тайных переговорах с сыном. Он не мог не заподозрить этих сношений, зная про ссору Бернара с инквизицией, которая в его глазах была святейшим учреждением. На вопросы короля, какова цель его приезда и о чем он говорил с принцем, Бернар молчал. Не получив от него никакого ответа, король велел ему дожидаться, а сам отправился к сыну. Этот разболтал, как было дело, и в вознаграждение получил от патриархального родителя такое внушительное наставление, что выбежал из комнаты с раскрасневшимся лицом и с взъерошенными волосами. Бернару было велено через канцлера немедленно удалиться из арагонских владений. Довольный тем, что его отпустили живого, он скакал без оглядки в Каркассон.

Этим закончились все сношения заговорщиков с Фернандом. О продолжении их нельзя было и думать, а дело между тем разгласилось. Бернар хорошо понимал, что его похождения известны и правительству, и инквизиции. Потому, когда его товарищи пали духом и старались забыть произошедшее, он искал своей гибели. Не стесняясь в выражениях, он с прежней силой гремит против доминиканцев с церковной трибуны. 3 мая 1304 года он решился взойти для этого даже на кафедру тулузского собора Святого Са-турнина.

Столица Юга в начале XIV столетия была вполне католической, она привыкла к французской администрации и к доминиканской полиции. Потому проповедь минорита там могла встретить лишь слабое сочувствие. Заметив непривычное для него равнодушие и даже изумление на лицах слушателей, Бернар прервал свою речь, окинул негодующим взором собрание и заявил:

— Я вам многое хотел сказать, но между вами я вижу шпионов, которые готовы, может быть, схватить меня.

Он отряхнул прах от ног своих и ушел из Тулузы. В Альби его не ждали, ходили слухи, что он повешен на той самой веревке, которая дорогой служила ему поясом.

— Вот я пред вами, — сказал он альбийцам, живой и невредимый, — по-прежнему всегда готовый свидетельствовать против вашего епископа и против ваших инквизиторов, всегда готовый доказывать, что они несправедливо заточают ваших сограждан в тюрьмы. Не бойтесь, я не оставлю вас, друзья мои, я не убегу от вас и готов самую мою жизнь отдать на службу вашему делу, я не отрекусь от вас даже тогда, когда меня потребует папа на суд, как всегдашнего противника ваших преступных преследователей. Я жду этого... Наши общие враги сказали вам, что я воспользовался вашими деньгами. Отчасти это правда — своего я ничего не имею, я путешествовал на ваш счет. Но ради вашего дела, я все, что имел, распродал, даже свои последние книги. Говорят, что я требовал от вас большие жертвы. Так! Теперь я буду просить у вас еще большей: я вас прошу оставить ваши ремесла, ваши лавки, ваши дела, идти на все четыре стороны и везде кричать как можно громче против гнусных людей, которые остервенились против вашей страны.

Ожидание Бернара сбылось скорее, чем он предполагал. В то время, как он говорил эти слова, уже состоялось повеление об его аресте. Бенедикт XI по настоянию доминиканцев подписал в Витербо, 15 апреля 1304 года буллу на имя провинциала аквитанских миноритов, в которой приказывал взять и представить Бернара на суд папской курии за сопротивление инквизиции, за возбуждение народа к восстанию против королевской и духовной власти (61). Если бы преступник ослушался, то велено тайно схватить его и привести под надежною стражей. Об этом пришли слухи раньше, чем в Альби было поручено формальное предписание.

Бернар мог бы легко спастись, но он не хотел бежать. Он желал в последний раз побеседовать с своей паствой. Он сказал, что пришел его час, и просил тех, кто любит его, молиться за него и за папу, чтобы Бог склонил первосвященника к правому суду. Народ перед монастырем толпился целый день, как бы желая защитить собой своего заступника. Духовные власти не знали, что делать. На следующий день были те же волнения; горожане по очереди сторожили Бернара от всяких покушений на его свободу. Это внушило отважному францисканцу мысль о сопротивлении, о котором он прежде и не думал. Однажды, когда спустя месяц викарий провинциала вошел в его келью и приказал ему следовать за собой, Бернар отвел его руку и решительно сказал, что он не пойдет. Викарий мог только произнести над ним отлучение, на которое Бернар не обратил никакого внимания. На его счастье, через несколько дней было получено известие, что Бенедикт XI, который намеревался быть его судьей, скончался в Перудже.