История шифровального дела в России - Татьяна Соболева Страница 105

Ответ Ленина, полный глубочайшего возмущения строптивостью Бокия, пришел в тот же день.

И все же Бокий довел расследование до конца. Вина преступников, в том числе и Шелехеса, была доказана. Они были расстреляны.

В тот же период работники Спецотдела расследовали ряд других дел, в том числе хищения в Коминтерне. Нам бы хотелось обратить здесь внимание читателя на то, что главным в этой деятельности Бокия и его коллег было не просто ведение собственного расследования как такового, а поиски путей совершенствования работы государственных органов и учреждений.

Было у Спецотдела еще одно большое дело, которым занимались его сотрудники много лет и которое также было чрезвычайно далеко от криптографии.

Еще в 1919—1920 гг. ЦК партии поручил Бокию стать одним из организаторов системы исправительно–трудовых учреждений страны. Бокий привлек к этой работе и других сотрудников отдела. Однако, перед тем как коротко остановиться на ней здесь, позволим себе сделать некоторые предварительные замечания.

Мы не сделаем открытия, сказав, что вопрос об учреждениях подобного типа, создававшихся в России в первые годы Советской власти, сложен и заслуживает тщательного изучения, что, собственно, сейчас и делается, и не только силами ученых–историков, но и силами отдельных заинтересованных лиц и организаций, в том числе и общественных. Но все, что связано с системой сталинских лагерей, болью отзывается в сердце народном, это вечная и незаживающая рана. Именно поэтому этой теме посвящают свои произведения лучшие деятели нашей культуры, искусства, литературы. Однако исследователей подобной темы подстерегает, на наш взгляд, большая опасность — опасность оказаться во власти некой молвы, исходить в своих выводах из ложных или неточных посылок. Что мы имеем в виду? На наш взгляд, любое историческое исследование имеет реальную научную ценность лишь в том случае, если помогает, хотя бы в небольшой степени, приблизиться к пониманию истинной исторической картины, выявить подлинные причины исторических событий.

Последние годы книжные прилавки завалены изданиями на историческую тему. Но только часть из них представляет собой скрупулезные и добросовестные исследования. Большинство же написанных бойким языком творений весьма легковесны. То же самое можно сказать и о подавляющем большинстве мемуаров.

На ТВ на поток поставлены выступления лиц, до сего времени не имевших ничего общего с исторической наукой, теперь же с легкостью необыкновенной объясняющих зрителям события далекого и недавнего прошлого. Поражает категоричность суждений и оценок этих новоиспеченных «историков». В погоне за популярностью и сенсацией или по каким–то другим причинам, на основании выхваченных из общей картины фактов, а порой и просто слухов читатели и зрители приучаются категорично судить о людях и событиях. Как тут не вспомнить слова В. Каверина: «Умные, способные, образованные люди заняты тем, чтобы убирать малейшие преграды на торном пути читательского (зрительского, слушательского. — Т. С.) сознания».

Чешскому просветителю XVII в. Яну Амосу Каменскому мы обязаны появлением аббревиатуры SCHOLA— Sapienter Coqitare Honeste Орегаге Loqui Arqute — «Мудро мыслить, благородно действовать, умело говорить». Эти же «уроки истории» порой учат говорить безграмотно, а действовать — не думая о последствиях.

«Позвольте, а как быть с фактами, которые приводят очевидцы того или иного события?» — спросит меня пытливый читатель. Факты, как известно, вещь упрямая. Но вот очевидцы…

Один факт, даже яркий, на наш взгляд, еще не может быть основанием для окончательного вывода. Любой факт может быть истолкован субъективно, что обычно и происходит.

Для наглядности представим себе описание того или иного события, например какого–то боя периода Великой Отечественной войны, данное разными его участниками — солдатами, офицерами, генералами, видевшими все своими глазами. Их описания будут в значительной степени отличаться одно от другого, а возможно, окажутся даже взаимоисключающими. И причины тому могут быть разные. Во–первых, любые впечатления сугубо индивидуальны, во–вторых, все эти лица в бою стояли как бы на разном уровне, позволяющем понять и оценить ход происходящего. Чем такой уровень выше, тем шире поле обзора, больше информации, глубже понимание происходящего. Чем ниже уровень, тем субъективнее впечатление. Важно и время описания. Если рассказ ведется по горячим следам, то сведения более правдивы и достоверны. Если уже прошло какое–то время, то последующие жизненные события накладываются на предыдущие и многое предстает в ином свете. На первое впечатление может оказать влияние и чье–то иное мнение, да и просто может подвести память.

Чтобы восстановить реальную картину прошлого, надо иметь не один факт, а целое море фактов, которые важно бережно сопоставлять и делать предварительные выводы. Факты необходимо проверять и перепроверять, искать им различные толкования и объяснения.

Ключ к пониманию исторических событий или персонажей получить чрезвычайно трудно. История от других наук отличается тем, что выводы в ней всегда носят относительный характер. Особенно важным нам представляется то, что изучающий историю должен попытаться проникнуть сквозь толщу времени, насколько это возможно, в сознание и мировосприятие людей иного времени, пусть даже не столь отдаленного. Ведь люди прошлого всегда другие, можно даже сказать, что они представляют другую цивилизацию. Наша логика — не их логика, их поступки детерминированы другой эпохой, они видели и знали то, чего не видим и не знаем мы. И рассуждаем мы об их поступках, исходя из нашего сегодняшнего восприятия действительности, лишенные, по существу, возможности рассуждать иначе. Именно поэтому надо, вероятно, быть особенно осторожными в выводах и избегать категоричности в суждениях.

Кто из наших читателей видел фильм Марианны Голдовской «Власть соловецкая», читал соответствующую литературу, тот наверняка вспомнит упоминавшиеся в этой связи фамилии Бокия, Эйхманса, некоторых других сотрудников Спецотдела. Кровавая история ЧК… Что можно, казалось бы, к этому добавить? Однако вопрос сложнее, чем кажется на первый взгляд. На основании многолетних исследований разных исторических источников мы приходим к выводу, что история советских исправительно–трудовых учреждений довоенного времени пережила по крайней мере два различных этапа. Первый из них относится к 20–м, второй — к 30–м годам. Это соотносится с эволюцией, которую претерпела советская политическая и государственная система того же времени.

Исправительно–трудовые учреждения существуют во всех странах. Однако они различны. Разница заключается в принципах организации таких учреждений, в методах их работы. Пришедшие к власти большевики начали в этом отношении, как говорится, «за здравие». Вспомним хотя бы знаменитую Болшевскую коммуну ГПУ, организованную в 1924 г. Сейчас о ней мало что известно, в отличие от коммуны, описанной А. С. Макаренко. Причина кроется в том, что вложившие душу в ее создание, в дело воспитания из уголовных элементов — кадров для воровского мира — полноценных граждан своей страны люди: М. С. Погребинский, С. П. Богословский и другие были расстреляны, а их дело, по существу, вычеркнуто из истории. Кто помнит теперь, что были коммунарами этой коммуны корифей нашего футбола Хомич и многие, многие другие. Житель подмосковного города Королева Яков Гиршевич Резиновский, с которым я познакомилась когда–то, еще с довоенных пор собирал материалы по истории этой коммуны. В результате его самоотверженной, подвижнической работы была создана уникальная огромная коллекция документальных материалов о людях той эпохи, их делах и судьбах. Разве не важен опыт их работы сейчас, когда на новом «революционном витке» ее истории нашу многострадальную страну вновь захлестнула волна преступности, в том числе и детской?