Повседневная жизнь англичан в эпоху Шекспира - Элизабет Бартон Страница 10

Уильям Харрисон был всего на год младше королевы. Елизавета родилась в одной из палат Гринвичского дворца, названной впоследствии палатой Святой Девы, в канун Рождества Девы Марии в 1533 году ^[28]. Он — в доме рядом со «Святым ягненком» на Кордвэйнер-стрит, которую иначе называли Боу-лейн, утром 18 апреля 1534 года. В течение неспокойных двадцати пяти лет, пока ее готовили — и в большей мере она готовила себя сама — к великой непредсказуемой судьбе, он посещал школу Святого Павла ^[29], потом Вестминстерскую и впоследствии Оксфорд, собираясь стать магистром свободных наук. В год ее коронации, когда она взошла на престол, он переехал в Редвинтер в Эссекс, где жил за счет своего покровителя сэра Уильяма Брука, лорда Кобэма — друга новой королевы. И пока Елизавета и ее двор создавали новую эпоху, символами которой они стали, он наблюдал и записывал то, что происходило вокруг.

Харрисона не интересовала высокая политика или крупные исторические события, он собирал факты, которые сообщали об изменениях, происходящих в его родной Англии. Сведения о природных ресурсах, птицах и зверях, почве и воздухе, оружии и кораблях, людях и законах, домах и дворцах — гигантский компендиум «Описание Англии», опубликованный как введение к «Хроникам» Холиншеда ^[30]. Харрисон был одним из немногих людей елизаветинской эпохи, кто оставил свои комментарии. И отступления этого упорного кокни часто могут поведать нам столько же, если не больше, чем информация, которую он собирал с таким усердием. Именно из его комментариев мы узнаем, что он считал всех юристов мошенниками, коллекционировал римские монеты, был страстным садоводом, держал мастифа, был женат на полуфранцуженке, варившей пиво, имел троих или больше детей и восторгался королевой.

Это было искреннее и неподдельное восхищение, без всякой лести и подхалимства, свойственного той эпохе. Возможно, он впервые увидел ее и проникся восхищением во время ее первой королевской процессии, состоявшейся в июле 1559 года, когда она отправилась с визитом к его патрону, лорду Кобэму, в поместье Кобэм в Кенте.

Так или иначе, годы спустя он написал об этих поездках: «Когда летом у нее возникало желание отдохнуть вне дома и ознакомиться с положением дел в стране, и услышать жалобы простого населения, обиженного ее нечестными чиновниками или их заместителями, каждый благородный дом был рад стать ее дворцом, и она пребывала там, сколько ей хотелось, прежде чем вернуться в один из своих собственных, где она оставалась, пока ей было это угодно». Так Харрисон поведал нам об истинной причине возникновения большинства выдающихся домов того времени.

С самого начала своего правления королева — когда верхом на лошади, когда в паланкине, позднее в новомодном экипаже, хотя она жаловалась, что путешествие в экипаже оставляет на ней синяки, — каждый год совершала поездку по одной из частей королевства. И хотя она, без сомнения, выслушивала жалобы своих подданных и ей, безусловно, удавалось немного развеяться, но все же было два главных мотива, побуждавших королеву отправляться в эти поездки. Первый — постоянно демонстрируя себя своему народу, она подняла собственную популярность до невообразимых высот. Второй — она экономила деньги.

Мы знаем о бережливости Елизаветы в отношении государственной казны и о ее личной прижимистости, но при этом забываем о том, что, зная, что ее народ не выдержит бремя поборов, она не взимала с него налогов ^[31]. В год после Армады ее общий доход насчитывал менее 400 тысяч фунтов. Помимо обычных текущих расходов ей нужно было содержать флот из постоянных источников королевских доходов (налоги, таможенные подати, государственные земли). Сумма, собранная за все время ее царствования из экстраординарных ^[32] парламентских налогов — и ключевым словом здесь является «экстраординарный», — составила около трех с половиной миллионов фунтов более чем за сорок лет. В таком случае не стоит удивляться, что во время своих путешествий Елизавета останавливалась в тех домах, где рассчитывала встретить — и встречала — щедрый и более чем королевский прием. Хозяину ее визит стоил целого состояния, а порой мог даже разорить.

Но те, кто оказывал гостеприимство королеве, делали на ней, или, точнее, с ее помощью, деньги, поскольку сама она не могла с ними расплатиться. Они получали из ее рук награды, титулы, земли, а также некоторые монополии ^[33], которые были весьма обременительны, поскольку к проблемам сбыта и потребительским издержкам добавлялись еще и комиссионные. Роберт Дадли сколотил целое состояние, получив разрешение облагать налогом клепаные бочки, сладкое вино, масло, смородину и бархат. Тем не менее он умер в долгах. Только на Кенилворт он истратил 60 тысяч фунтов, чтобы превратить его из маленького невзрачного дома в великолепный особняк; кроме того, у него были дома в Денби, Лондоне и Уонстеде. Все строилось так, чтобы быть достойным королевы, если она вдруг проедет по этому пути, — как это обычно и происходило. Однако те, кто возводил «чудо-дома», делали это не только ради будущего визита королевы, но и в память о ее посещении.