От Балаклавы к Инкерману. Часть 4 - Сергей Ченнык Страница 10

С грустью распрощавшись с гостеприимными щедрыми немцами, войска совершили энергичный тяжелый переход из Слатина в Малой Валлахии в Севастополь, куда прибыли 10 октября 1854 г. «с необыкновенной быстротой» и, что важно, почти не растеряв личный состав — сказался продолжительный отдых.

Марш был тщательно организован, всесторонне продуман. Особо внимательно подошли к продовольственному снабжению. В полках имели запас питания на 13 дней, постоянно пополняемый по мере расходования. Для сохранения бесперебойности снабжения в Симферополе были организованы специальные («особые») команды хлебопеков, на которые возлагались задачи «безостановочной подвозки к войскам продовольствия».

Когда передовые подразделения дивизии подошли к Бахчисараю, было получено предписание князя Горчакова №316 от 4 октября 1854 г., по которому 1-я бригада с одной легкой артиллерийской батареей направлялась в Чоргунь, а 2-я — к Бельбеку.

Прибыл под Севастополь Бутырский пехотный полк (17-й пехотной дивизии), поразивший армию своим невиданным головным убором, 6-е запасные батальоны Минского и Волынского полков, 4-й стрелковый батальон, 2-й линейный резервный Черноморский батальон.

Всего с 19 сентября (1 октября) по 10 (22) октября в Крым прибыло 24 батальона пехоты, 12 эскадронов кавалерии, 56 орудий и 12 сотен казаков. На пути к Севастополю находилось 3 драгунских полка 1-й драгунской дивизии с конной №21 батарейной батареей, конными №№21 и 22 легкими батареями.

Часть прибывших сил Меншиков оставлял в своем подчинении, но 31 батальон и 28 орудий в эти же сроки были им направлены в город.

Интенсивное наращивание русскими сил на полуострове не стало сюрпризом для союзного командования. В конце сентября вернувшийся из разведки HMS “Retribution” привез информацию, полученную от опрошенных капитанов австрийских торговых судов, о концентрации в Одессе и других городах юга России большого количества войск.

Совсем скоро русские, пользуясь пассивностью приунывших союзников и (все-таки нет худа без добра) увеличением числа собственной кавалерии, начали активно выдавливать неприятеля из занятых мест, прежде всего удобных для снабжения войск фуражом, дровами и прочими необходимыми на войне вещами, которые, может быть, не так заметны, но от которых иногда может зависеть судьба всей кампании. Как известно, на войне все способы довольствия войск сводятся к двум: найти на месте все необходимые предметы или подвезти их из тыла. Крым исключением не был: что не привозилось издалека, старались взять здесь.

Осуществляя задуманное, три батальона Владимирского пехотного полка (в такой состав он был сведен после чудовищных потерь во время Альминского сражения, причем вначале вообще в один батальон) с 4 орудиями и 2 сотнями казаков, спустившись на рассвете 2 (14) октября к Черной речке, заняли дер. Чоргунь. В тот же день была установлена связь со Сводным уланским полком полковника Еропкина, который уже несколько дней прочесывал Байдарскую долину одновременно «гоняя» вражеских фуражиров и наблюдая за неприятелем.

Результаты сказались быстро. Вскоре неприятельские снабженцы все чаще стали возвращаться из рейдов по окрестностям с пустыми руками: «…В сене фуражирам было отказано решительно. Все, что им удалось промыслить — несколько фунтов второсортного ячменя. Кругом не было ни травинки, холмы и плато покрывал татарник, вся другая растительность исчезла неведомо куда. От недавно густых виноградников остались лишь ни на что не годные корни, торчащие из земли.

^{Подполковник Шуэлл. Во время сражения под Балаклавой командовал 8-м гусарским полком. Фото Р. Фентона. 1855 г.}

Боевым лошадям отпускали сена всего по 6 фунтов в день. Некоторые из несчастных животных не выдерживали таких условий, слабели. В соответствии с суровыми требованиями военного времени их расседлывали и после револьверного выстрела в лоб отправляли на мясо.

В строю все чаще слышались дружеские предложения отведать «чертовски славной конины», которые, впрочем, принимались редко».

Кроме фуража, союзники потеряли возможность найти хоть какие-то запасы дерева, чтобы использовать его для обогрева палаток и приготовления горячей пищи. Вначале его было достаточно, но вскоре все изменилось. Бродить по окрестностям в поисках дров стало небезопасным делом. Уланы и казаки не дремали — и то тут, то там исчезали солдаты. А иногда и офицеры умудрялись оказаться в плену у русских.

Русские демонстрировали намерение если не уморить неприятеля холодом и голодом, то хотя бы сделать ему пребывание в Крыму не самым радостным в жизни путешествием. Все, что могло быть пригодным в использовании, как для бытовых нужд, так и для осадных работ, беспощадно и безжалостно уничтожалось. При этом русские не останавливались, даже если для этого нужно было проникнуть в самый тыл неприятельских позиций, и достигли в этом высочайшего мастерства. Едва союзники начали разбирать крыши домов для строительства орудийных платформ — защитники города несколькими точными и продуманными вылазками превратили их в дымящиеся головешки.

Пока на передовых позициях шла окопная война, неподалеку собирались войска. Район Чоргуна Меншиков со штабом наметили для концентрации основных сил, объединенных в отдельный отряд, получивший название Чоргунский. Дивизия Липранди, которой Меншиков «уже готовил назначение», составила его костяк. К 11 (23) октября Чоргунский отряд был окончательно сформирован.

Этот участок был избран не случайно. Оценив его, штаб главнокомандующего отметил, насколько «для …нас было удобно действовать со стороны Чоргуна по направлению к Балаклаве, основанию действий английской армии. Выгоды такого образа действий побудили князя Меншикова, не выжидая прибытия остальных дивизий 4-го пехотного корпуса, предпринять наступление на Балаклаву».

Другого от него не ждали, более того, в него поверили. Умерший позднее от ран лейтенант Черноморского флота Комстадиус писал родным незадолго до сражения: «…На днях Меншиков начнет действовать наступательно. Это, даст Бог, облегчит наше положение».

Артиллерист Кожухов рассуждал аналогично: «…Малочисленная наша Севастопольская армия, разбитая под Альмой, теряла бодрость; она с лихорадочным нетерпением ждала подкрепления — и вот, наконец, подкрепления пришли, пришли с тем, чтобы начать наступательные действия; взоры всех теперь обращены на нас, все ждут от нас подвигов, и что же, если мы не выполним этих ожиданий, не осуществим надежд?..».

Теперь Меншиков хотел действовать. Едва подошла к Бахчисараю 1-я бригада 12-й дивизии, как Меншиков вызвал к себе ее командира генерала Семякина и приказал «…сделать рекогносцировку в тылу неприятеля и, заняв высоты впереди Чоргуна. угрожать союзникам».

Одновременно начались более глубокие рейды по передовым линиям противника, часто с проникновением на его позиции, часто с перестрелками и стычками, изматывающими врага. Если раньше для них привлекались силы редко больше батальона и нескольких команд охотников-добровольцев, то теперь речь шла о сильных ударах целыми полками. 6 (18) и 7 (19) октября, исполняя приказ Меншикова, с подходом к Чоргуну 1-й бригады с 1-м Уральским казачьим полком, Семякин провел рекогносцировку («диверсию») в направлении неприятельских позиций. Англичане получили очередную бессонную ночь: «…Были все основания ожидать, что новый день — 19 октября — пройдет мирно и что не нужно будет стоять под ружьем, охраняя последнюю недоделанную траншею. Как бы не так!».