Плевицкая - Леонид Млечин Страница 10
Плевицкая - Леонид Млечин читать онлайн бесплатно
Унеслись годы и годы, а утро белое, Серебряная Царевна — Москва — живет во мне: как хорошо, как радостно вспомнить то утро.
В тот день Маша вертелась волчком, спешно готовясь к отъезду. Она уложила меня в постель набраться сил на завтра, а сама хлопотала. Надобно было решить важный вопрос: какое мы платье наденем. И решили мы надеть белое от Пантелеймоновой и украсить себя всеми драгоценностями, какие только имеются, а на голову еще парчовую повязку.
А позже я узнала, что Государь о моем пышном наряде отозвался неодобрительно и высказал сожаление, что я не была одета более скромно.
Позже скромны были мои платья, когда я пела в присутствии Его Величества.
В десять часов вечера мне позвонил из собрания командир сводного Его Величества полка и сказал, что за мной выехал офицер.
С трепетом садилась я в придворную карету.
Выездной лакей в красной крылатке, обшитой желтым галуном и с черными императорскими орлами, ловко оправил плед у моих ног и захлопнул дверцы кареты. На освещенных улицах Царского Села мы подымали напрасное волнение городовых и околоточных; завидя издали карету, они охорашивались и, когда карета с ними равнялась, вытягивались.
Такой почет, больше к карете, чем ко мне, всё же вызывал у меня детское чувство гордости.
Через несколько мгновений я увижу близко Государя, своего Царя.
Если глазами не разгляжу, то сердцем почувствую. Оно не обманет, сердце, оно скажет, каков наш Батюшка Царь.
Добродушный командир сводного Его Величества полка Владимир Александрович Комаров, подавая мне при входе в собрание чудесный букет, заметил мое волнение.
— Ну, чего вы дрожите, — сказал он, — ну, кого боитесь? Что прикажете для бодрости?
Я попросила чашку черного кофе и рюмку коньяку, но это меня не ободрило, и я под негодующие возгласы В. А. Дедюлина и А. А. Мосолова приняла двадцать капель валерьянки.
Но и капли не помогали.
И вот распахнулась дверь, и я оказалась перед Государем. Это была небольшая гостиная, и только стол, прекрасно убранный бледно-розовыми тюльпанами, отделял меня от Государя.
Я поклонилась низко и посмотрела прямо Ему в лицо и встретила тихий свет лучистых глаз. Государь будто догадывался о моем волнении, приветил меня своим взглядом.
Словно чудо случилось, страх мой прошел, и я вдруг успокоилась.
По наружности Государь не был величественным, и сидящие генералы и сановники рядом казались гораздо представительнее.
А всё же, если бы я и никогда не видела раньше Государя, войди я в эту гостиную и спроси меня — „узнай, кто из них Царь?“ — я бы, не колеблясь, указала на скромную особу Его Величества. Из глаз Его лучился прекрасный свет царской души. Поэтому я Его и узнала бы.
Он рукоплескал первый и горячо, и последний хлопок всегда был Его.
Я пела много.
Государь был слушатель внимательный и чуткий. Он справлялся через В. А. Комарова, может быть, я утомилась.
— Нет, не чувствую я усталости, я слишком счастлива, — отвечала я.
Выбор песен был предоставлен мне, и я пела то, что было мне по душе. Спела я и песню революционную про мужика-горемыку, который попал в Сибирь за недоимки. Никто замечания мне не сделал.
Теперь, доведись мне петь Царю, я, может быть, умудренная жизнью, схитрила бы и песни этакой Царю бы не пела бы, но тогда была простодушна, молода…
А песни-то про горюшко-горькое, про долю мужицкую, кому же и петь-рассказывать, как не Царю своему Батюшке?
Он слышал меня, и я видела в царских глазах свет печальный.
Пела я и про радости, шутила в песнях, и Царь смеялся. Он шутку понимал простую, крестьянскую, незатейную.
Я пела Государю и про московского ямщика:
После моего „Ямщика“ Государь сказал А. А. Мосолову:
— От этой песни у меня сдавило горло.
Стало быть, была понятна, близка Ему и ямщицкая тоска.
Во время перерыва В. А. Комаров сказал, что мне поручают поднести Государю заздравную чару.
Чтобы не повторять заздравную, какую все поют, я наскоро, как умела, тут же набросала слова и под блистающий марш, в который мой аккомпаниатор вложил всю душу, стоя у рояля, запела:
И во время ретурнеля медленно приблизилась к царскому столу. Помню, как дрожали мои затянутые в перчатки руки, на которых я несла золотой кубок. Государь встал. Я пела ему:
Государь, приняв чашу, медленно ее осушил и глубоко мне поклонился.
В Царском Селе, в присутствии Государя, я пела уже не раз.
Было приятно и легко петь Государю. Своей простотой и ласковостью Он обвораживал так, что во время Его бесед со мной я переставала волноваться и, нарушая правила этикета, к смущению придворных, начинала даже жестикулировать.
Беседа затягивалась. Свитские, пожилые господа, утомясь ждать, начинали переминаться с ноги на ногу.
Иной раз до меня долетал испуганный шепот:
— Как она с Ним разговаривает!
Это относилось к моей жестикуляции.
Но Государь, по-видимому, не замечал моих дурных манер, и Сам нет-нет да и махнет рукой. Как горячо любил Государь всё русское.
Я помню праздник в гусарском полку, большой концерт с участием В. И. Давыдова, Мичуриной, Лерского и оперных итальянцев. Я была простужена и пела из рук вон.
Государь заметил мое недомогание и, ободряя меня, передал через Алексея Орлова, что сегодня Он особенно мной доволен.
Я до слез была тронута Его чуткостью, но знала, что пою ужасно. Государь долго мне аплодировал. Меня усадили за стол недалеко от Него. Он ободряюще на меня посмотрел.
После меня на эстраду вышел итальянский дуэт.
Государь взглянул в программу, посмотрел на итальянцев и затем на меня.
Голоса итальянских певцов звенели чистым хрусталем, и казалось, что зал не вместит их. Но и после победного финала Государь остался холоден и, похлопав раза два, отвернулся и снова посмотрел на меня, точно желал сказать глазами: „Теперь ты поняла, что хотя ты и безголосая, но поешь родные песни, а они пусть и голосистые, да чужие“.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии