Записки командира роты - Зиновий Черниловский Страница 10

Как-то сообщили мне, чтобы явился я в штаб батальона получать жалованье. Ну то есть то, что я оставил себе от него. Остальное, много большее, причиталось жене и дочке — по так; называемому аттестату.

Шли мы с Мамохиным все тем же нескончаемым полем, не спеша, даже как бы наслаждаясь прогулкой. Но тут оба заметили, что попали под огонь снайпера. Залегли. И почти тотчас я услышал тонкий детский голосок, доносившийся как бы из-под земли. Прозвенел и замолк. Почудилось? Перебежками, как водится, мы миновали опасное пространство и заявились в штабе батальона. Там я дал волю чувствам, что это за полковой казначей, который трусит дойти до окопов и поручает мне донести до роты все те деньги, которые ей полагаются?

— У меня не только ротные деньги, — отбивался казначей, — я не могу рисковать суммами. — При этих словах взорвался и батальонный. Больше мы за деньгами не ходили.

На возвратном пути мне вновь послышался детский плач. Я остановился.

— Где этот плач? Отвечайте, если я приказываю!

Так я еще ни разу не говорил, и Мамохин с некоторым удивлением посмотрел на меня.

Потом, ни слова не говоря, стал отклоняться в сторону, и вскоре мы очутились перед несколько замаскированным входом в подземелье. Я поднял крышку. Как рассказать о том, чему я стал очевидцем!

На глубине по меньшей мере трех метров от поверхности была вырыта большая прямоугольная яма, по сторонам которой сидели и, казалось, окаменели человек 50–60 стариков, женщин, детей, включая грудных.

Каждый, кто видел траву под поднятой доской — и живую и мертвую одновременно — сможет представить себе эти застывшие в страхе и безмолвии лица. Хлынувший сверху свет ошеломил и самых малых, самых сирых. Что было делать?

Еще, должно быть, живы свидетели, и они не позволят мне неправды.

— С наступлением темноты, — сказал я этим людям, и они повернули ко мне все еще бесстрастные лица, — с наступлением темноты поодиночке или парами отправляйтесь по домам. Кроме тех домов, где стоят красноармейцы. И чтобы ни один из вас не появлялся на улице в дневное время. Матери с грудными детьми выйдут первыми. Мамохин, проследите, чтобы все было как нужно.

Лет двадцать тому назад, летним днем, желая показать жене Березовку, о которой я и писал ей, и говорил после войны, мы отправились в Наро-Фоминск. Улица была вроде той же, но дом отыскался не сразу. Я его угадал по соседнему. В палисаднике перед домом возилась с цветочным кустом уже немолодая женщина.

— Скажите, пожалуйста, это в вашем доме был устроен подпол с двумя матрасами, как в купе вагона, с печкой…

— А зачем вам?

— Это был, как я думаю, мой командный пункт.

— Может, и был. Мне было тогда шесть лет.

— За печкой была сложена капуста, и я приказал не трогать ее ради хозяев…

Все переменилось сразу.

Женщина расцвела, всплеснула руками: "Так мы же только этой капустой и выжили, можно сказать. Заходите, пожалуйста".

Во дворе дома двое мужчин пилили дрова. Мы разговорились. Наконец, я подвел их к заветному углу и сказал: "Здесь, пожалуйста, не копайте. Наткнетесь на моих товарищей, завернутых в плащ-палатки".

Молча и согласно они кивнули головами.

С того времени я в Наро-Фоминске не был, хотя и звали меня посетить местный музей и поделиться воспоминаниями. Имя полковника Балояна было здесь хорошо знакомо. "Он у нас почетный гражданин города". Я дал слово приехать в ближайшее воскресенье. Но не сдержал его… Что помешало?

16

Во все те же суматошные дни, о которых я уже рассказал, пришло мне письмо из дому, из Арыси. Проглядев его, я отложил настоящее "второе чтение" до другого раза. Но не нашел письма. Растормошил все, включая вещмешок.

— Может, я сунул в твой, — сказал я Мамохину, — висят рядом.

Мамохин, не говоря ни слова, снял свой мешок и высыпал его содержимое ко мне на кровать. Последними выпали часы. Было от чего свихнуться. То были мои часы, украденные при умывании. Не менее был озабочен сам Мамохин. Ото дня кражи до моей встречи с ним прошло дней десять. И тут меня осенило: Сушка?

— Бог с ним, с письмом, — сказал я. — А вот что пропажа нашлась — не знаю как тебя и благодарить. Не все мне чужие носить.

Мамохин никак не реагировал. Что-то кипело в его мозгу. Но мне не нужны были его догадки. Больше мы к этому вопросу не возвращались.

За отсутствием письма мне ничего другого не оставалось, как вспоминать его содержание.

Арысь… живем недалеко от станции… шумно… в глиняном доме… кругом ящерицы… однажды залез ядовитый паук тарантул… мы испугались как и всякого паука, да еще такого большого, но спасибо соседу. Прибежал, убил и сказал, чтобы остерегались. Смертельно опасен. С водой трудно… кое-что продали… спасибо, получила первые деньги по аттестату… а себе ты оставил? Женя устраивается в местную школу, значит, будет саксаул на зимнее время… Галя немножко прихворнула от перемены климата, но сейчас она в полном порядке… ты для нее "в командировке" и должен обязательно вернуться. Как я рада, что мы отыскались.

И тут вошел помощник начальника штаба полка. По оперативной части, ПНШ-1. Капитан. Знакомство наше было шапочным. Он кадровый, я запасный. Это долго сказывалось, чуть ли не всю войну. Прошлый раз он привез мне именную благодарность командира полка за отражение немецкой атаки. Ничего большего по тамошним временам не полагалось. На весь полк было, как помнится, три-четыре орденоносца. Походили, похвалил мои доты. Выпили, как водится. Остался ночевать. Зачем теперь?

Наконец, все угомонились, политрук отправился с Мамохиным "в обход", а мы, разложив карты, стали обсуждать диспозицию предстоящего наступления на Наро-Фоминск. Штаб намеревался выставить на противоположном берегу реки два моих пулемета, а остальными маневрировать по ходу дела. Я решительно возразил против этого плана. "Максимы" просто не взберутся на гору и по такому морозу стрелять куда-то вверх не смогут. Понапрасну потеряем и людей, и технику.

— А скорострельный? Он же на треноге и не весит… Давай их.

Этот план был приемлемее, но и он не сулил особых преимуществ. В конце концов, есть боевой устав, определяющий место пулеметных подразделений как в наступлении, так и при отступлении.

— Не кипятись. А на эту скворешню не хочешь?

— Там у меня мастерская. Ленты набивать. Скорлупка. Если демаскируем, я останусь безоружным.

В конце плодотворной работы, уже к полуночи план действий был выработан. Не самый лучший, как оказалось, но ведь и Наполеон, позвольте сказать, не очень-то верил в свои диспозиции, главное — ввязаться в бой, а там видно будет…

— Решено. Лишь бы только батальонный не вмешался.

Как с этим?

— Фрукт. Беру его на себя. Действуй, как договорились, и о нем не заботься. Штаб полка будет там же, где и батальонный. А ночевать у тебя буду ради двух целей: побыть на твоем совещании со взводными и свести тебя с пехотой.