По колено в крови. Откровения эсэсовца - Гюнтер Фляйшман Страница 10

— Не ты таскаешь за собой эту мишень? Крендл непонимающе уставился на лейтенанта.

— Виноват, но...

— Я говорю твоему другу, — сказал офицер, — что, дескать, прицепчик этот — превосходная цель для врага.

Отправив кусок жареного мяса на вилке в рот, Крендл благодушно закивал.

— Помнишь, что я тебе говорил позавчера? — прожевывая, спросил он.

— А вы что, собираетесь вернуться на «Дойчландфунк» после войны? — спросил я.

Лейтенант понял, что я не прочь найти себе работенку.

— Даже и не знаю, — ответил он. — В Париже, когда он будет наш, на радио будет работы невпроворот.

В Париже! Боже мой! По-видимому, все мои мысли были написаны у меня на лице, стоило мне услышать о Париже.

— И вам наверняка ведь понадобятся сотрудники?

— Понадобятся! — ответил Буренхауэр. — Так что разыщешь меня в Париже, если доживешь.

И снова улыбнулся. У Крендла тоже был рот до ушей. Вот только мне было не до улыбок. Лейтенант ушел, а Крендл стоял у входа в прицеп, уплетая обед.

— Знаешь, — с полным ртом заговорил мой водитель, — ты взял бы да написал по бокам этого чертового прицепа «Стреляйте в меня!».

Эта фраза взбесила меня.

— Но если меня укокошат, то и тебя вместе со мной.

— Не укокошат, если я вовремя тормозну и сделаю ноги.

— В СС делать ноги не принято. Ты что, забыл, что нам говорили в учебке?

— Как же! Еще как принято — жить-то всем хочется, — опроверг он мои доводы.

Минуту или две он молча жевал, потом продолжал:

— Наверное, надо было сказать об этом тем беднягам на вездеходе.

Я решил промолчать и, прихватив рацию, отправился к кухне получать обед. Там я хоть и оказался в толпе других, все же чувствовал себя одиноко. Странное это было чувство — ты в толпе и в то же время один как перст. Только я с котелком устроился поудобнее поддеревом, как шарфюрер приказал мне срочно явиться в командирскую палатку. Я так и отправился с котелком в руках, доедая на ходу.

Роммель сидел за небольшим столиком, явно сочиняя какое-то послание. Когда я вошел, он поднял голову.

— Присаживайся, — пригласил он.

Я доедал жаркое, а герр генерал дописывал письмо. Дописав, он запечатал его и положил в стопку других.

— Ну, что? Не слишком ли много оборудования в этом твоем «КА 338»? — осведомился он.

Честно говоря, я не понял сути вопроса.

— Успех кампании, — продолжил герр генерал, — в огромной степени зависит от объема поступаемых сведений. А они должны поступать беспрерывно. Я не смогу управлять войсками, не имея необходимых сведений и данных от разведчиков. И если я тебя вызываю по рации, ты должен тут же отвечать. То есть всегда быть под рукой. Ясно?

— Так точно, герр генерал!

— Попытайся представить себе, что может случиться, если ты не на своем посту.

Сказав это, герр генерал взялся за составление другого письма.

— Виноват, герр генерал, вы хотите узнать, чем я занимаюсь, если я не на своем посту?

Не отрывая взора от листка бумаги, он точь-в-точь как школьный учитель повторил:

— Ты в состоянии представить себе, что может произойти, если ты окажешься не на месте?

Помню, что я тогда разнервничался не на шутку.

— Донесения поступят не вовремя.

— Правильно. Что еще?

— Я не выполню возложенную на меня задачу.

— А еще?

Больше мне ничего не приходило в голову. Я сидел перед герром генералом, тупо созерцая свой опустевший котелок.

— Люди погибнут, — негромко произнес генерал Роммель. — Если ты окажешься не на своем боевом посту, нужные сведения не дойдут до адресата, и это повлечет за собой гибель людей.

Он взял стопку писем, штук пять-шесть.

— Неужели мне следует написать вот их родителям, что их сыновья погибли потому, что кто-то вовремя не оказался на своем месте — некий разгильдяй-радист, к примеру? Оттого, что вместе со своим водителем он в нужный момент шлялся неизвестно где.

В этот момент герр генерал выразительно потряс пачкой писем. Я не сразу понял, что это были за письма, хотя знал, что командование в случае гибели солдата посылало его родителям соответствующее извещение. Так, значит, герр генерал лично отписал родителям тех самых ребят, что сидели в вездеходе, в который врезался сбитый французский самолет!

— Герр генерал, вы имеете в виду, что...

— Нет, нет, — перебил меня Роммель, — за них ты, Кагер, ответственности не несешь. Пока. Но ты всегда должен оставаться на своем посту. Постоянно. И никаких других вариантов. И никаких отговорок. Уяснил?

— Так точно, герр генерал!

— А теперь иди поспи, — велел он. — На рассвете я намерен наступать на Филипвиль.

Потом, черкнув еще пару строк, подытожил:

— Ну, вот и все. Я поднялся.

— Доброй ночи, герр генерал.

Уже откидывая полог палатки, я услышал вслед себе:

— Доброй ночи, разгильдяй.

Злости в словах генерала не было. Разве что снисходительность.

На рассвете герр генерал, стоя у своего «Железного коня», в бинокль разглядывал Филипвиль. Я, сидя у «Фернхёрера» и «Петрикса», собирал сведения от пилотов-разведчиков люфтваффе — все в один голос докладывали: в районе Филипвиля передвижений сил неприятеля не замечено. Герр генерал долго-долго глядел в пространство, а потом сказал:

— Вот что, рядовой, передай-ка моим 10,2-см, чтобы они шарахнули залп из 6 снарядов.

— Будут точные координаты, герр генерал?

— Будут, рядовой, будут — Филипвиль.

Тут же, связавшись с батареей 10,2-см орудий, я передал им приказ Роммеля. Попадания пришлись в центр городка и вызвали пожары. Из Филипвиля по-прежнему никакой реакции противника не последовало, как и ответного огня.

— Рядовой, отправляйся-ка туда вместе с саперами. Поглядите, что там и как.

— В Филипвиль? — глуповато спросил я.

Опустив бинокль, герр генерал с нескрываемым раздражением посмотрел на меня и рявкнул:

— Рядовой, да оторвите, наконец, задницу от стула!

Но почему я? Разумеется, подобного вопроса я задать не мог. И все-таки — что мне там делать? Кем я был, чтобы возглавить группу разведки, отправляемую в занятый неприятелем город? Может, он решил использовать меня в качестве приманки? Враг набросится на нас и тем самым обнаружит себя. Нет, такое на герра генерала не похоже. Но в чем я провинился перед ним? И вдруг мне все стало понятно — Крендл и Буренхауэр были правы — я ведь мишень! И как это я запамятовал?