Флобер - Бернар Фоконье Страница 10

Впрочем, именно в доме Прадье однажды во время приема гостей состоится встреча Флобера с Виктором Гюго, который давно был его кумиром. Вот что он тотчас написал своей сестре Каролине: «Ты ждешь от меня подробностей о В. Гюго. Что ты хочешь, чтобы я тебе написал? Это человек такой же, как и все другие люди. У него довольно некрасивое лицо и самая банальная внешность. Зато у него высокий лоб и прекрасные ровные зубы. Ресницы и брови отсутствуют. Он мало говорит, словно не желает сказать лишнего. У него довольно чопорный вид и изысканные манеры. Мне понравился тембр его голоса. Мне было приятно смотреть на него со столь близкого расстояния. Я смотрел на него удивленными глазами, словно передо мной была шкатулка, набитая деньгами и драгоценностями. Я размышлял над тем, каких высот достиг этот сидящий напротив меня на низком стуле человек, и не мог оторвать взгляда от его правой руки, написавшей столь прекрасные произведения» ^[60].

Флобер имел долгую беседу с этим корифеем художественной литературы и романтизма. Похоже, что для будущего писателя это было чем-то вроде посвящения в рыцари.

И все же самой знаменательной и судьбоносной встречей в студенческие годы было знакомство с Максимом Дюканом. Молодых людей познакомил Эмиль Амар, давний приятель Гюстава. Дюкан, несмотря на то что был того же возраста, что и Гюстав, отличался от него тем, что был уверен в себе и в своем таланте, парижанином до мозга костей, и, главное, умел вести себя в обществе. Будущее покажет, что он был не совсем тем человеком, за которого его можно было принять на первый взгляд, а довольно заурядной личностью, хвастуном и завистником. На первых порах Флобер смотрел на своего нового знакомого сквозь розовые очки. Честолюбивый молодой человек в тот момент далеко обошел Гюстава в покорении Парижа. Дюкан брался за всё. Он был одновременно фотографом и писателем. Согласно «Литературным воспоминаниям», опубликованным после смерти Флобера, Дюкан был наделен литературным талантом, хотя с Гюставом по одаренности его нельзя было сравнивать. Удивительно то, что по отношению к своему старому другу Флобер высказывается в снисходительном, а местами даже язвительном тоне. Несмотря на все различия, у молодых людей было много общего: истинная любовь к литературе и, конечно, к женщинам, что было для Гюстава по крайней мере в то время весьма актуально. В отличие от считавшего каждый франк Флобера, жившего на скромные отцовские субсидии, Дюкан не испытывал нужды в деньгах, хотя он тоже был сыном хирурга, но происходил из состоятельной семьи.

Вот в такой бодрящей атмосфере Флобер приступает к работе над первой редакцией «Воспитания чувств». В то же время он готовится к экзамену за второй год обучения на факультете права. Он трудится в поте лица, подбадриваемый отцовскими письмами. Кажется, что ему все равно — сдать экзамен либо провалить его. Лишь бы поскорее освободиться от этого гнета. 24 августа ему был вынесен приговор: он провалился на экзамене, получив три черных шара от экзаменаторов, что означало полный провал.

Сопровождавший его на экзамен Максим Дюкан утверждал, что Гюстав до последнего дня зубрил учебники. Можно было только сказать одно: юриспруденция не для него.

И что же ему теперь делать? Остаток лета он проводит в Руане, в городе, который он ненавидит всей душой: «Проклятье укрывшим меня стенам, проклятье знавшим меня с пеленок горожанам и уличным мостовым, где я начал стаптывать каблуки моих ботинок! О, Аттила, когда ты вернешься снова, любезный друг, со своими четырьмястами тысячами всадников, чтобы сжечь дотла эту прекрасную Францию, страну сапожных стелек и подтяжек» ^[61]. Он разочарован в учебе, в себе самом. Это разочарование распространяется на все общество в целом. С яростью он клянет всё и вся с риском шокировать обывателей. Истинные анархисты, не признающие высших ценностей ни в политической, ни в религиозной доктрине, ни в семье, ни в частной собственности, весьма редко бывают настоящими безбожниками. Флобер был одновременно и тем и другим. Единственное спасение для него, как и для Шопенгауэра, которое он еще не осознает, — это творчество. Что же касается его мировоззрения — это взрывная смесь идеализма и пессимизма. Вот что будет двигать им, когда он будет создавать свои произведения. К счастью, будущему писателю в той или иной мере присуще чувство юмора и он наделен саркастическим складом ума.

И все же юриспруденция, великая и ужасная, еще не отпускает его. Гюстав уже строит планы вернуться на второй курс и довести учебу до конца, чтобы получить диплом. Возможно, это было решение семьи.

Что делает доведенный до отчаяния человек? Когда он чувствует себя, словно попавшая в ловушку крыса? Бежит куда глаза глядят, садится на пароход, заболевает, умирает, совершает преступление? Флобер выбирает болезнь. Возможно, это довольно спорная гипотеза, но вполне логичная, в особенности с тех пор, когда было доказано влияние психики на реакции человеческого организма. Флобер в глубине души желает только одного: чтобы его оставили в покое. Он хочет писать. Для достижения этой цели он выбирает весьма нетривиальный способ.

Вот как это произошло. В январе 1844 года в самый канун отъезда в Париж для того, чтобы вновь записаться в университет, Гюстав отправляется вместе со своим братом Ашилем в Довиль, где им предстояло осмотреть земельный участок, на котором их отец собирался построить загородный дом. И вот на обратном пути они едут вдвоем посреди ночи в принадлежащем их семье экипаже. И тут Гюстав внезапно теряет сознание. Впоследствии он будет говорить о «жутком обморочном состоянии». Ему кажется, что его «уносит бурный огненный поток» ^[62].

Лучше не придумать, как заболеть в присутствии врача, тем более если этим врачом окажется ваш собственный брат, не правда ли? Впрочем, это спорный вопрос. В полном смятении Ашиль везет брата до первой попавшейся на пути крестьянской фермы. Он прибегает к универсальному по тем временам методу оказания скорой помощи — кровопусканию. Предполагается, что это обязательно поможет больному вылечиться, если, конечно, не отправит его на тот свет. Гюстав приходит в сознание. И братья возвращаются в Руан. Отец тут же берется за лечение, поставив сыну диагноз: припадок эпилепсии. Он прибегает к средству, пригодному, возможно, для лечения лошадей, но никак не для человека. В XIX веке врачи не знали ничего другого, как вставлять дренаж в шею больного, чтобы обеспечить отток крови. Затем несчастному прописывались в лошадиной дозе слабительные и строгая диета. Естественно, что Гюстав начал слабеть и таять на глазах.

В том, что касается настоящего недуга, которым страдал Гюстав, нет никакой определенности. Идет ли речь об эпилепсии, как таковой? Был ли это нервный срыв, вызванный слишком большими психологическими нагрузками и умственным напряжением? Или же это был своеобразный отказ продолжить учебу? Припадки у Гюстава время от времени будут повторяться в зависимости от интенсивности эмоций. И все же раньше ничто не предвещало столь внезапного заболевания. Все предыдущие месяцы, несмотря на свое явное «отвращение» к учебе, Гюстав отличался железным здоровьем. Если верить свидетельству Максима Дюкана: для срезавшегося на экзамене студента он был в отличной физической форме и имел щегольской вид. Несомненно, тот факт, что он провалился на экзамене, нанес ему сокрушительный удар. Не будем говорить о том, что Гюстав симулировал свою болезнь. Возможно, что он еще не принял какого-то определенного решения, а его тело ответило за него.