Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919-1920 - Хадлстон Уильямсон Страница 10

Мне фактически вежливо сообщили, что многих людей, которых я намеревался посетить, в тот день после обеда даже не будет на своих рабочих местах – это буквально означало, что они будут спать. В дальнейшем горький опыт научил меня, что, если только я фактически не припру к стене любого русского офицера, с которым хотел бы встретиться в определенное время сразу после обеда, одна надежда вообще увидеть его – это промежуток между 10 часами и полуднем.

Тем не менее мы, похоже, делали некоторый прогресс, потому что было намечено провести занятия по стрельбе в трех милях за городом в степи, и я был намерен присутствовать на них. Шел проливной дождь, но все мы выехали в одной из трех автомашин Донской армии – старинных американских «паккардов» и «фордов» без запасных шин, потому что таковых не было во всей России, – и чуть не засели намертво в грязи, которая покрыла все дороги.

За попытками вытащить машины наблюдали местные женщины, стиравшие белье или купавшиеся у дороги в маленьком ручье, который местами расширялся, образуя мелкие заводи. Как только русский офицер сел в машину, ничто не может побудить его для облегчения проезда выйти из машины, и женщины наслаждались тем, как мы пытались заставить тяжело груженные автомашины выбраться из ям. Они хохотали при виде того, как вращающиеся в грязи колеса выбрасывают волны грязной воды на упирающихся изо всех сил солдат, которые подталкивали машины сзади.

Так или иначе, мы в конце концов доехали, эскортируемые с обеих сторон парой казаков, которые, имея задание присматривать за нами, поскакали вперед, чтобы предупредить батарею о нашем приближении. Для нас было устроено настоящее шоу. Пушки были выстроены на платформах на хорошей высоте, а цели, представляющие собой орудия в бою и группы пехоты, были размещены в степи на удалении примерно 4000 – 4500 ярдов.

Войска были выстроены в парадном строю, и, когда мы подъехали, было много рукопожатий, а потом солдат отдал рапорт младшему офицеру, твердо держа руку в приветствии во все время доклада. Младший офицер отдал рапорт старшему, а старший – еще более старшему и т. д. Еще больше рук взметнулось в приветствии – воистину тут был настоящий шквал рук во всех направлениях, поскольку все офицеры, сопровождавшие старшего офицера, всегда отвечали на все приветствия, на которые отвечал он, – потом военачальник стал обходить войска.

Когда он приблизился, последовала команда «Смирно!», и генерал остановился, жесткий, прямой, бородатый с грудью, усеянной медалями.

– Здравствуйте, солдаты! – энергично произнес он.

Солдаты во все горло проорали:

– Здравия желаем, ваше превосходительство! Рады стараться !

Генерал улыбнулся и отдал им честь. Он имел право на титул «превосходительство», и все офицеры, гордившиеся сохранением обычаев старой армии, настаивали на этом.

Учебные стрельбы проходили при серьезных трудностях, потому что наряду с дождем и многочисленными зрителями, отказывавшимися отойти как от огневых позиций, так и от наблюдательного поста, самый лучший переводчик в мире не мог держать нас в курсе всего, что происходит.

Многие русские считали, что вполне в состоянии вести борьбу без того, что они называли вмешательством с нашей стороны. За очень немногими исключениями, младшие офицеры страстно желали узнать наше мнение и получить совет, и многие старшие офицеры также внимательно прислушивались к подробному обсуждению опыта, полученного на Западном фронте, но когда дело доходило до внедрения новинок или планов, имеющих реальную практическую ценность, старое отсутствие приспособляемости и консерватизм, столь присущие русской натуре, всегда побеждали. Опять и опять мне приходилось воздерживаться от дальнейших предложений, когда слышал такие замечания, как «Ах, но мы по нашему опыту Японской войны...» или «Если бы вы видели русскую армию в 1914 г., когда мы всегда делали то, что вы сейчас предлагаете!» Их некомпетентность и невежество были потрясающими. И даже тогда, когда два британских офицера инструктировали их, один из ленивых курсантов радостно восклицал: «Разве это не восхитительно – видеть, как британцы делают всю эту работу?»

При отъезде из штаба миссии мы получили совершенно определенные указания: «Не вмешиваться и не задевать чувств русских», так что было очень нелегко преодолеть возникавшие трудности. А их было полным-полно!

Русские, похоже, скорее догадывались об угле прицеливания, чем вычисляли его, и, естественно, их ошибки осложнялись нашими различными системами коррекции для фиксирования соответствующей высоты разрыва снаряда. Помимо этого, у их орудий траектория полета снаряда была более пологая, чем у наших, а их система маслонаполненных пружинных тормозов отката была много проще, так что они постоянно жаловались, что техника, которую мы используем, уж слишком сложна для того, чтобы ее могли понять люди, обученные в спешном порядке. Также им нравилось стрелять с обоих концов пристрелочной вилки с секундными интервалами, что, по нашему мнению, при эффективном расположении было тратой боеприпасов и для офицера-корректировщика скорее вело к увеличению трудностей, чем к их уменьшению.

К нашему огромному удивлению, они также запрашивали телескопические прицелы (от которых британцы во Франции давно отказались) для размещения на открытой позиции, а поскольку наши орудия были много тяжелее, чем их, русские лошади, размером чуть больше пони, с огромным трудом тянули пушки, когда проходимость была тяжелой. Наша упряжь также была слишком велика для них и требовала больших трудов для подгонки; и при их привычке к старомодной упряжи наши современные нагрудные хомуты были для них совершенной загадкой, так что нам приходилось долгое время все это собирать самим.

Тем не менее наконец орудия были готовы к бою, заряжены и хоть как-то расставлены и стали стрелять в направлении цели. Все русские были так довольны, что могут расстрелять внушительное количество снарядов, что настояли на том, чтоб им дали возможность усердно пострелять залпами шрапнелью при нулевых и коротких запалах. Им хотелось продемонстрировать восхищенным солдатам, как много шума и дыма можно произвести нашими большими 18-фунтовыми снарядами по сравнению с ничтожными подкалиберными снарядами их собственных пушек, из которых примерно 60 процентов вообще не взрывалось.

Однако гаубица калибра 4,5 не представляла проблем вообще, потому что она была проста и элементарна в обращении, насколько может быть орудие, и еще потому, что в 1916 г. мы уже снабдили ими многие батареи старой Российской армии. Нашлось несколько офицеров, пользовавшихся ими раньше, а в Новочеркасске была одна из тех самых гаубиц, и мы использовали ее для учебных занятий в училище, причем на ней, на блоке казенника, произведенном в Ковентри в 1916 г., был аккуратно нанесен рисунок скрещенных российского и британского флагов.

Командир батареи гаубиц калибра 4,5 произвел на меня впечатление очень квалифицированного человека, и действительно, когда батарея прибыла на фронт, ее тут же бросили в бой, а примерно через две недели она покрыла себя славой в боях у железнодорожного узла Миллерово.

Примерно в час дня, наделав порядочно шуму и дыма, после периодических небольших совещаний, обычно сопряженных с мучительными головоломками для британских инструкторов, батарее был отдан приказ вернуться в казармы. Генерала Горелова, Найта, Линтона и меня пригласили на обед в столовую бригады в маленькой деревне Утенок, сливавшейся с пригородами Новочеркасска. Нас отлично накормили и познакомили с сестрами милосердия, прикрепленными к бригаде, которые, похоже, сочетали в себе помощников по столовой, курьеров, медиков, поставщиков провизии, жен, подруг, любовниц и главных утешительниц для господ офицеров и солдат этой бригады, за которыми они всегда шли в бой.